А нет ли у этой двери скверной привычки противно скрипеть, когда ее отворяют?
Плохо, когда опыт Пата Пахтора остается для тебя закрытой книгой.
Он-то наверняка знает это. А мне тут придется положиться на свое зрение.
Смотри, глаз, смотри. Ага, тут никаких петель нет, дверь не распахивается, а укатывается в стенку. Смотрим внимательно на ролики. Так. Теперь на верхние. Они вроде бы ничем не угрожают.
Ну-ка — подвинем на миллиметр…
Тишина. Никто нигде никак не отреагировал.
Двигаем дальше.
Все.
Как я одет для ночного выхода? Н-ну… Не то чтобы совсем прилично, но и не так, чтобы было совсем уж стыдно.
Шаг в коридор. Теперь можно воспользоваться и обычным зрением. Взгляд налево. Направо.
Длинный коридор. Моя каюта — ближе к правому концу: до него три двери. До левого — восемь.
В обоих торцах коридора — двери побольше. Застекленные. Если кто-нибудь выглянет оттуда — увидит меня сразу же. Коридор освещен ярко, не по-ночному. И в торцах, за теми дверьми, тоже все сияет в полный накал.
За левой торцовой дверью — никого и ничего. Никаких признаков жизни.
А вот за ближней, правой, людей не видно, но видны их тени на противоположной стене. Две тени. Два человека. Дежурство? Наверное. Судя по расположению теней — двое сидят друг против друга. За столом, скорее всего. Не надо особо прислушиваться, чтобы услышать звуки голосов. Разговаривают. Слов отсюда не различить. А хорошо бы.
Пожалуй, я приближусь. Не крадучись, словно делаю что-то незаконное. А без шума, но свободно. В конце концов, сколько я тут нахожусь? Не более нескольких часов. И даже если тут не принято по ночам ходить по коридору — я этого просто не успел узнать. Я, Пат Пахтор, вновь прибывший. Может, конечно, всех новичков об этом и предупреждали. Но я просто забыл — спросонок не сразу соберешься с мыслями. Или, может быть, я — лунатик? Брожу по ночам, сам нимало этого не сознавая?
Нет, Пат — человек совершенно здоровый и потому пригодный для использования на любой работе. Мысль о его лунатизме подержим пока в резерве…
Я приблизился к стеклянной двери настолько, что третий глаз сам запросился в работу. Коридор оставался пустым и безмолвным; только если основательно настроить свой слух, можно было уловить фоновый шелест, доносившийся, казалось, со всех сторон: то было дыхание спящих за каждой дверью людей, иногда даже с легким похрапыванием. Пока что с этой стороны никакой угрозы не возникало. Ну а что там, за стеклом? Туманно… нужно больше четкости… Легкое ощущение боли позади лобной кости: третий глаз немного отвык от серьезной работы — ничего не поделаешь, придется повторять пройденное. Ну, еще чуть-чуть… Стоп! Теперь хорошо.
25. Ночные разговоры
Нет, эта дверь вела, похоже, не к выходу из дома, и за нею помещалась вовсе не дежурка. Небольшая — метров пять на пять — комната, обстановкой своею наводившая на мысли о баре или в этом роде: вдоль стены, что была справа от двери, располагалась стойка, за которой, как и полагалось, виднелись зеркальные полки с неплохим ассортиментом бутылок. Похоже (мелькнула у меня мысль), что сухой закон тут и вправду применения не находит и места для приема внутрь разных напитков действительно существуют. Не только обладающих крепостью: стойка была оснащена еще и кофеваркой явно астрейского происхождения (в мире Астреи умеют готовить такой кофе, каким тебя не угостят больше нигде в населенной Галактике), рядом с кофейной механикой — пузатый сосуд родного, теллурского происхождения, с крышкой и краником, разве что без трубы; в таком на Теллуре принято кипятить воду для чая; и, наконец, триаду замыкал высокий и узкий сосуд, очертаниями напоминавший (всякому, кто хоть раз видел это древнее теллурианское сооружение) некую башню, названную именем ее конструктора и строителя.
В наше время это название вспомнит один, может быть, из тысячи граждан Федерации, а может, и из миллиона; зато каждый второй уверенно скажет, что это — чуфан, сосуд для приготовления бодрящего напитка чуфы, давно уже ставшего популярным во всей Федерации, хотя родиной его является далекая Инара. Чего за стойкой не было, так это бармена; тем не менее один из шести столиков, умещавшихся здесь, был занят: за ним сидели, как оказалось, не двое — тех самых, чьи тени падали на стену напротив моей двери и чей разговор я смог услышать — хотя и не различал отдельных слов. Не двое, а трое; просто третий до сих пор помалкивал, а тень от его хилой фигуры из коридора не просматривалась.
Сейчас самое время прислушаться. Хотя и оставалось его не более пятнадцати минут — ну, от силы восемнадцать, чтобы успеть вернуться в свою, третью отсюда спальню и занять законное место Пата Пахтора под одеялом. Так о чем это они там? Что не дает людям спокойно спать в разгар ночи? И каким людям? Свежим иммигрантам вроде Пата? Или?..
Скорее — или. Сейчас разглядим их получше. Переместим точку зрения, чтобы видеть двоих сбоку, в профиль, а третьего, молчуна, — анфас. Итак: нет, это не вновь прибывшие. Об этом говорит, во-первых, возраст: все уже где-то на середине своего жизненного пути, разброс между ними — лет пять от силы, а в таком возрасте уже не вербуют. Хотя могут пригласить на работу по персональному контракту, если ты того заслуживаешь, но тогда и привезут не в толпе. Во-вторых, — их лица: на них так и написано то, что где-то называют интеллигентностью, а в других местах — яйцеголовостью: знания, ум и умение применять то и другое для выполнения поставленной — самим собою или другими — задачи. В-третьих — одежда: вряд ли завербованные иммигранты привозят такой гардероб в своих сундучках и сидорах. В четвертых — едва уловимая даже отсюда, но несомненно существующая в этом пространстве музыка — запись, конечно: люди, которых сюда привезли, вряд ли стали бы терпеть, даже в качестве фона, вторую часть семнадцатой симфонии Изота «Верди, голос вечности», они — Пат Пахтор в том числе — поставили бы «Моя рыбка утонула как-то раз» или, в лучшем случае, «Лишь дураки не знают — я лучше всех на свете, Кретина Обругайте!..» И, наконец, в-пятых — тема их разговора, который я могу, наконец, слышать слово за словом, отстроившись от ночного фона: