— В принципе я готов с этим согласиться — если она еще способна мыслить здраво. Но как раз в этом я сомневаюсь. Сколько там сейчас?
— Восемьдесят семь, — прозвучал ответ после того, как второй присутствующий бросил беглый взгляд на хронограф.
Первый только покачал головой:
— Цепкость воистину неимоверная. Сколько мы ей там оставляли?
— Выкачано было… Да практически все — у нее должны были остаться считаные дни. Но ведь вы лучше меня знаете, доктор: выкачать досуха пока не удается, да и емкость мы определяем еще с недостаточной точностью. Ничего, научимся и этому — кстати, техники сейчас как раз занимаются этой приборной группой.
— Пока они еще чего-то добьются… Надо еще раз подключить ее — и качать до тех пор, пока она не протянет ноги. Там же работы осталось если не на какие-то минуты, то самое большее на час-два.
Займитесь-ка этим, Сегот.
Второй, после недолгой паузы, проговорил медленно:
— С вашего письменного распоряжения, кан.
Первый удивленно повернулся:
— Что такое? С каких это пор…
— Она не под смертным приговором. И вообще — никакого приговора нет.
— Друг Сегот! Что делают с лабораторным животным, когда его роль в эксперименте сыграна? Как правило, усыпляют. И тут речь идет о том же самом. Она и не почувствует, как навеки уснет — вследствие полного исчерпания ресурса. Найдите-ка, в чем я ошибаюсь. Ни в чем.
— Если только считать, что человек равнозначен животному. О животных давно существует свод правил, определяющий, что можно и чего нельзя. А что касается людей, кан Тазон… А кроме того, у нас же нет заказа на результат.
Названный таким именем вздохнул:
— Честное слово, развеять ваши сомнения — задача примитивная настолько, что мне жаль тратить на нее время. Ладно, не хотите — обработаю ее сам. А что до ваших слов относительно заказа — результат пока не столь велик, чтобы о нем следовало специально докладывать. Мы и не станем. Просто-напросто воспользуемся полученным сами. И мне, да и вам, это не помешает. — И Тазон не без усилия поднялся со стула. — А вы понаблюдайте отсюда — дабы убедиться в том, что я сделаю это совершенно спокойно и аккуратно. И чтобы в будущем вы не затевали дискуссий по пустяковым поводам.
— Разумеется, кан Тазон. Я буду очень внимателен. Собственно, я могу даже проассистировать вам, поскольку это находится в пределах моих обязанностей…
— Отсюда вам будет виднее. Вы что, всерьез считаете, что мне там понадобится помощь — пусть и такая ценная, как ваша?
Сказав это, доктор Тазон повернулся и вышел из комнаты решительными, хотя и тяжеловатыми шагами.
На звук шагов вошедшего старуха даже не повернула головы. Тазон остановился в метре от нее.
— Мадам! — произнес он четко и громко, как обращаются к людям с нарушенным слухом или вообще восприятием. — Перестаньте бормотать. Пора бы уже понять: в каких бы полях вы ни пытались работать, ни единый квант излучения не пробьется сквозь эти своды: у нас великолепная защита. Никто и никогда вас не услышит.
Не увидев никакой реакции на свои слова — впрочем, доктор Тазон на нее и не рассчитывал, — он повернулся, подошел к столу, взял прибор, напоминающий инъектор, и стал внимательно его осматривать, нажимая на кнопки, проверяя работу на холостом ходу. И продолжал, не умолкая — может быть, потому, что при всей его кажущейся уверенности чувствовал себя немного не в своей тарелке и непрестанная речь была нужна для успокоения самого себя, а вовсе не старухи, скорчившейся в углу.
— …А потому бесполезно ожидать, что в вашу судьбу вмешается сказочный благородный рыцарь, одолеет всех и освободит вас. Да если бы такое и приключилось — что бы он стал делать с вами, красавица? Конечно, если он геронтоман… Тогда вам крупно повезло бы… хотя скорее ему следует быть некромантом, поскольку в самое ближайшее время…
Сделав три шага, доктор Тазон, держа инструмент в руке, приблизился к старухе вплотную.
— Ну, вот и я, прелестная. Пришла, как говорится, пора. При всем нашем восхищении вашей цепкостью и, так сказать, волей к жизни…
Надо было, чтобы руки перестали мелко дрожать. Да ну же!.. Хотя промахнуться было бы сложно: точка отъема на ней поставлена несмываемой краской.
Да ну же!.. Хотя промахнуться было бы сложно: точка отъема на ней поставлена несмываемой краской. Ну вот, кажется, можно начинать. Только уж очень неудобно она уселась.
— Поднимите головку, драгоценная. Вы слышите? Голову, я говорю! Никакого терпения не хватит, честное слово! Ты, карга старая, я с тобой разговариваю! Подними голову!
Реакция оставалась прежней, вернее — полное ее отсутствие.
— Ну, не хочешь по-хорошему — пеняй на себя!
Доктор Тазон нагнулся. Схватил старуху за волосы. Рванул вверх…
— А-а-а-а… Оо!
Наверху Сегот, ассистент доктора Тазона, встрепенулся.
— Ну и ну… — только и смог пробормотать он, не в силах оторваться от монитора, словно надеясь, что изображение сейчас же даст задний ход, вернется к своему началу — и дальше пойдет уже совсем другая картинка. — Куда же это она ему угодила, а?..
На самом деле он отлично видел куда: в самое уязвимое у мужчины место. Эх, хорошо было Ахиллу: у него таким местом была пятка, а у доктора Тазона, как и у любого другого, повыше, и она ухитрилась попасть ногой именно туда, куда следовало, — то есть, конечно, куда не следовало, черт бы побрал!.. Ох, как он корчится, бедняга! Откуда только у нее взялось столько силы для такого удара — прямо скажем, профессионального? Хотя от женщины в любом возрасте всегда можно ожидать чего угодно…