Политическая экономия, которая как самостоятельная паука возникает лишь в мануфактурный период, рассматривает общественное разделение труда вообще лишь с точки зрения мануфактурного разделения труда[659] как средство с тем же количеством труда произвести больше товара, следовательно, удешевить товары и ускорить накопление капитала. В прямую противоположность этому подчёркиванию количественной стороны дела и меновой стоимости, авторы классической древности обращают внимание исключительно на качество и на потребительную стоимость.[660] Вследствие разделения общественных отраслей производства товары изготовляются лучше, различные склонности и таланты людей избирают себе соответствующую сферу деятельности,[661] а без ограничения сферы деятельности нельзя ни в одной области совершить ничего значительного.[662] Таким образом, и продукт и его производитель совершенствуются благодаря разделению труда. Если писатели классической древности и упоминают иногда о росте массы производимых продуктов, то их интересует при этом лишь обилие потребительных стоимостей. Ни одной строчки не посвящено меновой стоимости, удешевлению товаров. Точка зрения потребительной стоимости господствует как у Платона,[663] который видит в разделении труда основу распадения общества на сословия, так и у Ксенофонта,[664] который с характерным для него буржуазным инстинктом ближе подходит к принципу разделения труда внутри мастерской. Поскольку в республике Платона[665] разделение труда является основным принципом строения государства, она представляет собой лишь афинскую идеализацию египетского кастового строя; Египет и для других авторов, современников Платона, например Исократа,[666] был образцом промышленной страны, он сохраняет это своё значение даже в глазах греков времён Римской империи.
Поскольку в республике Платона[665] разделение труда является основным принципом строения государства, она представляет собой лишь афинскую идеализацию египетского кастового строя; Египет и для других авторов, современников Платона, например Исократа,[666] был образцом промышленной страны, он сохраняет это своё значение даже в глазах греков времён Римской империи.[667]
В собственно мануфактурный период, т. е. в период, когда мануфактура является господствующей формой капиталистического способа производства, полное осуществление присущих ей тенденций наталкивается на разнообразные препятствия. Хотя мануфактура создаёт, как мы видели, наряду с иерархическим расчленением рабочих простое разделение их на обученных и необученных, число последних остаётся весьма ограниченным в силу преобладающего значения первых. Хотя мануфактура приспособляет отдельные операции к различным степеням зрелости, силы и развития своих живых рабочих органов и, следовательно, прокладывает путь производительной эксплуатации женщин и детей, тем не менее, эта тенденция в общем и целом терпит крушение благодаря сопротивлению взрослых рабочих мужчин, привычкам которых она противоречит. Хотя разложение ремесленной деятельности понижает издержки обучения, а потону и стоимость рабочего, тем не менее, для более трудных частичных работ длительный срок обучения остаётся необходимым и ревностно охраняется рабочими даже там, где он излишен. Мы видим, например, что в Англии laws of apprenticeship [законы об ученичестве] с их семилетним сроком обучения сохраняют полную силу до конца мануфактурного периода и они отбрасываются лишь крупной промышленностью. Так как ремесленное искусство остаётся основой мануфактуры и функционирующий в ней совокупный механизм лишён независимого от самих рабочих объективного скелета, то капиталу постоянно приходится бороться с нарушением субординации со стороны рабочих.
«Такова слабость человеческой природы», — восклицает наш милейший Юр, — «что чем рабочий искуснее, тем он своевольнее, тем труднее подчинить его дисциплине и, следовательно, тем больший вред приносит он своими капризами совокупному механизму».[668]
Поэтому в течение всего мануфактурного периода не прекращаются жалобы на недисциплинированность рабочих.[669] И если бы даже у нас не было показаний со стороны авторов того времени, то одни уже факты, что начиная с XVI столетия и вплоть до эпохи крупной промышленности капиталу не удавалось подчинить себе всё то рабочее время, каким располагает мануфактурный рабочий, что мануфактуры недолговечны и вместе с эмиграцией или иммиграцией рабочих покидают одну страну, чтобы возникнуть в другой, — уже одни эти факты говорят нам не меньше, чем целые библиотеки. «Порядок должен быть установлен тем или иным способом», — взывает в 1770 г. неоднократно цитированный нами автор «Essay on Trade and Commerce». «Порядок», — подхватывает 66 лет спустя доктор Эндрью Юр, — «порядок» отсутствовал в мануфактуре, основанной «на схоластической догме разделения труда», и «Аркрайт создал порядок».
Вместе с тем мануфактура не была в состоянии ни охватить общественное производство во всём его объёме, ни преобразовать его до самого корня. Она выделялась как архитектурное украшение на экономическом здании, широким основанием которого было городское ремесло и сельские побочные промыслы. Её собственный узкий технический базис вступил на известной ступени развития в противоречие с ею же самой созданными потребностями производства.