— Значит, все-таки война?
— Война!
И в следующую секунду я оторвалась от пола, он закружил меня в горизонтальной поддержке, я заставила себя расслабиться и принять нужную позу, откинувшись и вытянув руку.
— Сдаетесь?
— Ха!
Ему пришлось закончить вращение и вернуть меня на землю, музыка стихла, я наткнулась на совершенно бешеный взгляд Синоби. Соболев его тоже заметил.
— Вы с ним? Это правда?
— Я сама по себе, — сказала я твердо, посмотрев в глаза Соболеву.
Однако я решила, что лучше где-нибудь спрятаться, пока страсти улягутся, и отправилась на балкон, но там был Грюнд.
— Помирились? — мрачно спросил он. Ах, ну да, это он о Соболеве.
— Вовсе нет, обменялись объявлениями войны.
— Да? А с виду не скажешь.
Я решила не продолжать разговор и молча оперлась о перила в шаге от него.
— Все-таки, что между вами было?
— А? — он отвлек меня от раздумий. Что ж тебе неймется! Похоже, Соболев слишком много для него значит.
— Да ничего не было, танцевала как-то для него, пока ученицей была, ему понравилось, в младшие жены звал, отказалась…
— Ничего себе…
— Твоя очередь.
— Да ничего не было, танцевала как-то для него, пока ученицей была, ему понравилось, в младшие жены звал, отказалась…
— Ничего себе…
— Твоя очередь. Что значит «ничего себе»?
Грюнд инстинктивно огляделся.
— Совсем молодым он влюбился в младшую Шур, очень красивая девочка была, ангелоподобная, но улетела на задание и не вернулась. С тех пор он не любит нежных блондинок и смотрит только на гейш.
— Да, — мне вспомнились уговоры Соболева, — дела…
— Дела… — согласился Грюнд, серьезно и как-то строго взглянув на меня. — И каково это — держать в руках чью-то жизнь и быть кому-то полновластным хозяином?
Я опешила, но потом поняла, что это он о Даниэле.
— Это страшно.
Я отвернулась от Грюнда, вот гадина, все настроение испортил. Резануло чувство вины: мы празднуем, а виновник торжества…
— Страшно? — удивленно спросил Грюнд.
— А ты считаешь, что я должна пыжиться от собственной значимости и превосходства? — зло ответила я.
— Нет. Прости. Ты странная девушка.
— На себя посмотри! Не переживай, я буду заботиться о нем…
Он молча кивнул. И тут меня накрыло, разрозненные факты и предположения помимо моей воли собрались в единую картину, я попыталась отогнать получившийся вывод, не нужны мне чужие тайны. Грюнд все это время всматривался в меня. Я отвернулась.
— Умная…
— Дурак! — ой, зря это я.
— Дурак, — согласился он. Кляня себя за ненужное любопытство, спросила одними губами:
— Знает?
— Догадывается, — тем же способом ответил Грюнд, и мы молча уставились в ночь. Отец прав, я генератор проблем, и в первую очередь для себя, ну зачем мне личная жизнь некст Грюндера и его отношения с Соболевым?
— А что у тебя с тем ректором с Дезерта?
— Любопытство кошку сгубило.
— У нее девять жизней.
— Ты свои девять еще в флаере исчерпал.
Он рассмеялся, а потом серьезно сказал.
— Ответь мне, чтобы не спрашивали другие.
— Первая любовь…
— Да? Я думал, первая любовь — это тот донжан.
— Тот донжан — друг детства, — горько сказала я. Слезы полились из глаз, я внезапно осознала, какая пропасть между мной теперешней и той, что принимала Эфенди и Алекса перед отлетом на Дезерт, никогда мне не стать прежней беззаботной, самоуверенной девчонкой. Детство кончилось.
— Прости меня. Прости дурака. — Я отмахнулась, не в силах остановить слезы. Платка ни у меня, ни у него не было, он вытащил насколько можно широкий рукав рубашки из армкамзола и стал им вытирать слезы, приобняв меня.
— Грюндер!
Синоби… Судьба, за что?
— У вас есть платок? — совершенно спокойно спросил Грюнд. Синоби подошел, увидел меня в слезах, молча достал платок и подал мне. Я взяла, раскрыла и, уткнувшись в него лицом, отошла на пару шагов.
Я взяла, раскрыла и, уткнувшись в него лицом, отошла на пару шагов. Никого не хочу видеть, никого не хочу слышать.
— Что, «врата» тебя побери, тут произошло? — прошипел Синоби.
— Ничего, — вместо Грюндера ответила я. — Просто эмоциональный откат после всего. Оставьте меня, я скоро вернусь в зал.
Хвала Судьбе, они послушались. Я успокоилась, но возвращаться в зал уже не хотелось, веселье улетучилось. Кто-то шел под балконом…
— Ну же, Исент, — услышала я жаркий шепот леди Шур, — или у тебя встает только на ровесниц дочери?
Вот тварь, еще слово, и я с балкона прокричу, что о ней думаю.
— Криста, ты опять меня вгоняешь в краску, — раздался чуть ироничный голос отца. — Но мне завтра улетать рано утром, и ты знаешь об этом. Я хочу дойти до корабля, а не доковылять.
— Стареешь, раньше тебя ранний подъем не остановил бы, и ты не бросался на молоденьких.
— Зато ты все такая же, — опять легкая ирония. — Спокойной ночи, Криста.
И раздались удаляющиеся шаги.
— Тварь… С яйцами… — задумчиво сказала Шур.
Я улыбалась во весь рот. Пожалуй, можно и вернуться в зал.
Вернулась и пожалела об этом. Соболев бросил собеседников и тут же подошел ко мне.
— Что случилось? — присмотрелся он повнимательней. — Вы плакали?
И он бросил разъяренный взгляд на приближающегося Синоби, тот ответил тем же. Ну нет, только битвы самцов мне не хватало, загубят мне репутацию…
— Лорд Соболев, — зло сказала я; он в удивлении посмотрел на меня. — Я живой человек, и я женщина. Знаете ли, меньше двух суток назад на мне лежала большая ответственность и приходилось принимать нелегкие решения. Да, у меня была истерика. И не надейтесь, что я прощу вам только что сделанное мной признание.