— Ну, он же умный, ты же видишь. — Я рассмеялась и спрыгнула с седла. — Да, очень умный, — я ласково погладила хитрющую морду. — Я теперь понимаю, что значит «отпустить вожжи»… Мне очень понравилось, спасибо тебе, вам обоим, огромное. Покажите теперь, на что вы способны.
Эти двое только этого и ждали. Эфенди действительно был хорошим наездником, они были единым целым. Я была счастлива сидеть на оградке из двух жердей и смотреть на самое прекрасное в мире зрелище — у влюбленности есть свои плюсы.
Круг с препятствиями завершился, Эфенди и Вороной не спеша, гордясь собой, приближались ко мне. Они поравнялись с тремя молодыми людьми на спринтерах, и до меня донеслось:
— Хорошо устроился донжан — кататься на лошади, пока маленькая дурочка тратит на тебя деньги. — Слова прозвучали с презрением и похабно.
Мир потерял краски, стал очень резким и контрастным — таково для меня состояние боевого транса. Я нажала запись на «душе» и спрыгнула с заборчика. Я подходила, Эфенди молча смотрел на того, кто это сказал. Правильно, ему нечего ответить. Он, сидя на своем высоком коне, просто вынул из седла говорившего, тот что-то хотел ему ответить или сделать, но я уже стояла в шаге от него.
— Маленькая дурочка… — увы, я должна дать ему возможность рассмотреть мою «душу» и извиниться, на нем «души» нет. Его коня кто-то отводит, правильно, незачем биться под ногами у животных. Черноглазый брюнет на рыжем коне обеспокоенно смотрит на мою «душу». Этот глядит мне в лицо и с ухмылкой говорит:
— Да уж, не большая… — переносит вес тела на одну ногу… Вот… Он лежит лицом в землю, рука заломлена, раздается хруст, следом крик. Чего кричать, не позвоночник же сломала. Я ухожу, за спиной раздается сдавленное: «Ах, ты…»
— Заткнись, — слово звучит, как удар хлыста, это черноглазый, и оскорбитель перестает даже дышать, от удивления, наверное.
Прохожу мимо Эфенди, лицо у него спокойное, руки сжимают поводья.
— Еще круг? — интересуюсь я. Он молча кивает, и они с Вороным уносятся, я возвращаюсь на заборчик. Всё.
Мир постепенно окрашивается в цвета, звуки не столь громки и четки. Я слежу глазами за Эфенди, но на самом деле боковым зрением наблюдаю за тройкой.
Черноглазый направился ко мне.
— Прошу прощения за этот инцидент, леди, — голос вежливый и почтительный.
Я перевала на него взгляд и теперь увидела его лицо целиком, красивое породистое лицо аристократа, посмотрела на его «душу»: черная оправа, как и у меня, означает первый ранг, оправа, ощетинившаяся, как злая звезда — род военных. А вот камень, опять же, как мой — половинчатый: половина прозрачна, половина нет; военная разведка, что ли? В довершение, две полосы на ленте — наследник рода.
Я кивнула, без особых эмоций давая понять, что извинения приняты. Он вернулся к своим. Другой, пострадавший, оказался светловолосым, с открытым, располагающим лицом. Лицам давно верить нельзя, неприятная внешность сейчас редкость, все подправляется за умеренную плату.
— Ты… ты что, извинился?
Да уж, деградируем мы, как и предсказывали, если среди наших аристократов уже попадаются такие.
— Да что с тобой? Ты оскорбил незнакомку и не извинился, когда увидел ее «душу». Или ты первый ранг различить не можешь? Она подаст на тебя жалобу, и будешь ты выплачивать десятину, — зло говорил черноглазый. Правильно злитесь, уважаемый, о человеке судят по его друзьям, а ваши не поддаются критике, дураков не критикуют. Надо же, десятина… Значит, этот «пострадавший» тоже первого ранга. Точно вырождаемся.
За этим разговором следил третий — иностранец, их всегда можно узнать по прилипшему к лицу удивлению. Он то смотрел на своих друзей, то всматривался в меня. Когда ж вы уйдете? Словно услышав мои мысли, показалась медицинская гравиповозка.
— Наш друг упал с лошади — сказал черноглазый с нажимом врачу, его друзья не стали с ним спорить, врач и подавно, только бросил на меня быстрый взгляд. Я тем временем являла собой картину «Девушка засмотрелась в даль». У черноглазого было право соврать. Приняв его извинения, я отказалась от дальнейшего преследования за это оскорбление. Наконец-то они все скрылись с глаз долой, и я могла спокойно досмотреть проход Вороного и Эфенди через препятствия.
Когда мы уходили с ипподрома, опять встретили черноглазого и иностранца. Они оба смотрели на меня так, будто у меня две головы выросло. Эфенди, видя их странный интерес и чувствуя закипающее во мне бешенство, подхватил меня на руки со словами:
— Позвольте мне донести вас до флаера, леди коската.
Игра на публику подействовала, зрители были шокированы.
— Чего они на меня так таращились? — спросила я у Эфенди, когда мы уже были в кабине. Что-то у меня входит в привычку с ним советоваться.
— А знаешь ли ты, как это все смотрелось со стороны? Ты как-то пошатнулась, и он упал, и ты тут же выломала ему руку. Кстати, а ты ее вывихнула или сломала?
— Сломала в нескольких местах, — сказала я мрачно.
— Тогда чему ты удивляешься? Маленькая девочка с излишней жестокостью мстит за оскорбление.
— То наследница, то маленькая девочка — определись.
— Ну, сегодня ты действительно выглядишь моложе своих лет…