Я вошла — все было готово, часть людей ушла; те, что остались, жались к стенам. Тарелки стереокамер направлены в центр, на стоящую там троицу. Я вышла в круг, трое ухмылялись.
— Бой.
И всё, память отказывает. Бой я знаю, посмотрев съемку. Первый приближается и падает с перебитой шеей. Мы начинаем кружить с двумя, второй кидается и получает шоковый болевой удар. Третий — самый опасный; мы кружим, он нападает — я ускользаю. Вдруг он кидается в бок, в его руках оказывается коската, лицо озаряется хищной победной улыбкой. Он замирает в высокой позиции; я, как бы танцуя, иду на него; он замахивается, мои движения смазаны и … его голова слетает с плеч, кровь фонтанирует из шеи. Коската у меня в руках, я ищу ее хозяина, натыкаюсь на испуганный взгляд Гауфмана, опускаю глаза вниз — пустые ножны, и всаживаю коскату ему в бедро навылет.
— Признается ли дуэль честной? — безжизненный голос, мой.
— Да. — Отец.
— Да. — Соденберг.
Я выхожу из зала, мне почему-то очень нужно оказаться одной.
Я иду к тому классу — хвала Судьбе, он не заперт, захожу, закрываю дверь. Пол летит мне в лицо, успеваю завалиться набок. Из горла рвется крик, глушу его рукавом, но даю себе выкричаться, я катаюсь по полу, как будто в шторм на яхте. Кричу долго, крик высвобождает слезы, наконец-то они хлынули, дальше будет легче. Когда я уже смогла плакать, не подвывая, пришли мысли. Отец, как он мог? Как он мог заставить меня убить троих человек, не из самообороны, а так, просто так. Ронан рассказывал, что он дрался на дуэли два раза — измолол противникам все кости, и от него отстали — зауважали. Зачем надо было убивать, достаточно было искалечить, я бы смогла сделать это зрелищно. Почему отец отдал этот приказ мне, не брату? Почему? Почему он не пощадил мои чувства? Он что, считает меня машиной для убийств? И как местные отнесутся к смерти своих? Не станут ли мстить? Хотя, если отец пошел на такое, значит, не станут, он всегда все хорошо просчитывает. И опять: почему отец сделал это, я что для него, ничего не значу? Истерика постепенно затихла, не оставив сил даже дышать. Расплата за насилие над собой, своим разумом и телом. Надо шевелиться, надо, время идет, я и так здесь почти час, меня, наверное, уже ищут, а Вольф может привести их сюда. Увидят на полу, зареванную — и все насмарку. Я тяжело встала, включила, зажмурившись, свет, достала платок, промокнула лицо. Хорошо, что запаслась мазью от ударов, она всегда при мне, на поясе; в очень маленьких количествах она снимает отеки, главное, не нанести ее слишком много. Нанесла, промокнула, снова села на пол, пытаясь хоть чуть собраться с силами — у меня ноги подкашивались, что было результатом шоковой нагрузки во время дуэли. Прошло несколько минут в блаженной тишине, неожиданно в дверь постучали — то ли звукоизоляция хорошая, то ли подошедший был в мягких ботинках. Этот стук впрыснул в кровь так необходимый мне адреналин. Я встала и открыла дверь. На пороге стоял мужчина (кто ж еще, не женщина же!) до тридцати, пол-лица — ужасная ожоговая маска, пол-лица — на зависть донжанам.
— Госпожа Викен…
— Леди Викен-Синоби.
— Леди, прошу следовать за мной, мы уже улетаем обратно, в двенадцатую учебку. — Говорил он неуверенно, собираясь с мыслями.
— Мы?
— Ректор Вольф и я… Инструктор Хорзан.
— Рада знакомству, инструктор Хорзан. — Я ответила ему, мягко говоря, язвительно, но Хорзан не отреагировал.
Мы молча добрались до флаера; хвала Судьбе, нам никто не попался по пути. Вольф уже ждал нас. Он всмотрелся в меня, и у меня хватило сил ответить на его взгляд, я не увидела в его глазах ни ненависти, ни презрения, лишь непонимание и какое-то сожаление. Хорзан сел за штурвал, а мы с Вольфом устроились сзади на пассажирских местах. Летели молча, я закрыла глаза — не хотела видеть ни этот красный песок, ни купола, которые мы облетали.
— Ну, вот мы и на месте, — голос Вольфа вырвал меня из дремоты.
Мы уже были в ангаре, шевелиться не хотелось.
— Э… госпожа… — Хорзан не понимает с первого раза, возьмем на заметку.
— Леди.
— Леди, а как же ваши вещи?
И вправду, как? Придется тащиться обратно, разблокировать корабль и забрать кофры. Только не сегодня.
— Потом заберу.
— Э… — Хорзан беспомощно глянул на Вольфа, тот помог.
— Мы не уверены, что у нас есть все необходимое для вас, леди…
Я подняла бровь.
— Думаю, что смогу пару дней обойтись без всего необходимого. — А что делать, если не подумала и не забрала вещи.
— Вы хотите отдохнуть?
«Ректор, да вы читаете мои мысли», — саркастически подумала я, но вслух, естественно, ничего не сказала. Надо отдать этим двоим должное, они проявляли чуткость, которой я от них не ожидала.
— Да, пожалуйста, проводите меня в мои апартаменты.
От слова «апартаменты» Вольф усмехнулся.
— Ну, не знаю, подходит ли комнате такое громкое звание… — сказал он с улыбкой.
Я совсем скисла.
— Комната? Одна? — ненавижу отсутствие пространства.
— Вы сейчас сами все увидите.
Мы опять петляли коридорами, моя комната находилась в отсеке высшего преподавательского состава. Вольф по ходу дела пичкал меня самой разной необходимой информацией о распорядке дня, устройстве жизни.