В конце концов мы оказались перед дверью, Вольф отпер ее, приложив руку.
— Перенастроите на себя, естественно, — бросил он, заходя.
Хорзан, что характерно, от нас не отставал и чувствовал себя вполне уверенно, а, насколько я знаю, инструктор не входит в высший преподсостав.
Комната оказалась довольно просторной, что меня порадовало, но обставлена была просто кошмарно. В углу — душ и кабинка уборной, посредине — кровать, двуспальная, возле нее рабочий стол и экран связи, в ногах кровати — аппаратура голоизображений, так что можно смотреть лежа, и это все на приличном расстоянии друг от друга. Комнату можно было разбить минимум надвое, все чисто и ни одной лишней вещи, какая-то мутировавшая казарма. Экран связи, в котором обязательно будет отображаться кровать, меня «порадовал» отдельно.
Я не старалась скрыть свою реакцию на это жилье, сил не было.
— Так выглядят все комнаты, мы не можем дать вам что-то лучше, — спокойно сказал Вольф: извинился без извинений — молодец!
— Спасибо, я, пожалуй, действительно отдохну. Какое сейчас местное время?
— Сейчас вечер, приближается полночь, так что вы как раз попадете в ритм.
На Дезерте утро и вечер — это полноценные дни, а полдень и полночь — девятичасовое время сна, четырнадцать часов на бодрствование, итого в человеческих би-сутках 23 часа и 46 — в планетарных. В конце каждых третьих планетарных суток, в полночь, добавляют 11 минут, таким образом подгоняя сутки под общее время и разбивая жизнь людей на шестидневки.
Когда я осталась одна, то сил и желания перенастраивать дверь у меня уже не осталось. Сбросив сапоги и армкамзол, я в одежде завалилась спать.
Проснулась от звука открывавшейся двери. Я приоткрыла глаза и пошевелилась, будто во сне, чтобы увидеть входящего. Это оказался отец, за ним плыли мои кофры. Я тут же прекратила притворяться и вскочила с постели, натягивая сапоги.
— Спасибо, ректор, — сказал лорд Викен невидимому Вольфу, закрывая дверь. — Чего ты вскочила? — обратился он ко мне. — Отдыхай, спала только четыре часа.
Что тут ответишь? Я молча села на кровать, все слова куда-то пропали, я не могла и не хотела разговаривать с отцом. Он, видно, это понял — он всегда все понимает, и выводы делает правильные, и поступает всегда так, как считает нужным, не считаясь ни с кем.
Понял и стал рассказывать.
— Головидио дуэли покажут во всех учебках, в некоторых только преподавательскому составу, в некоторых и курсантам. Это обеспечит максимальное уважение со стороны местных, уважение и боязнь. Это очень важно, учитывая, что тебе предстоит побывать во всех учебках и провести в каждой день или несколько, а возможность вернуться сюда на ночевку будет не всегда.
Я слушала молча, не поднимая глаз, не реагируя. Отец замялся, будто что-то надо сказать, хоть и не хочется.
— Ронан получил тот же приказ, только, хвала Судьбе, не прилюдно, и не выполнил, не смог.
Я в удивлении посмотрела на отца, он продолжил:
— Не смог убить по приказу, по необходимости. Я знаю, что при самообороне ни у него, ни у тебя проблем не возникнет, но вот так — не смог, ослушался. Ты понимаешь, что это означает?
— Что?
Отец поморщился.
— Ответь мне.
— Это означает, что не быть ему серым дипломатом, а быть просто дипломатом.
— Дочка, наша семья уже не может быть просто дипломатами, вас не так воспитывали, не для этого, и я не так выстраивал карьеру свою и семьи.
— Хорошо, отец, это означает, что Ронан будет дипломатом, а я при нем буду разрубать узлы, — сказала я немного зло; зачем это тыканье в наши слабые места? Да, мы с Ронаном не идеальные наследники. Ронан подходит почти по всем статьям, но он слишком мягок, а я не подхожу почти по всем, но зато могу убить по приказу, вместо одного идеального некста — две половинки.
— Ты не поняла, — грустно ответил отец. — Я не сделаю Ронана некстом.
— Папа… — на языке вертелось: «ты что, сдурел?», но сказать подобное вслух я смогу лишь под гипнозом.
— Да, симвотип Ронана — «ученый», он подходит для работы дипломата, ты — «воин»…
— «Охранник», — машинально вырвалось у меня. Отец удивленно повел бровью, но продолжил:
— Я дал тебе возможность развивать свою интуицию и пси-возможности, позволил заниматься любимым делом — танцевать. Хоть ты и добилась определенных успехов в применении логики, она для тебя как тяжелая ноша, которую ты сбрасываешь в повседневности. Я все это прекрасно знаю. Знаю, что ты прекрасно чувствуешь людей, но иногда не можешь просчитать ни одного хода назад или вперед, а иногда гениально угадываешь всю комбинацию. Знаю. Я тянул Ронана в нексты, хоть наша семья и очень от этого проигрывала — он сын гейши и не получил бы автоматически места в Совете, ему пришлось бы его зарабатывать. Тебе же оно обеспечено по праву рождения. Но я шел на это, шел ради тебя, не ради Ронана, я хотел дать тебе возможность жить нормальной женской жизнью. Хотел, чтобы ты могла подыскать себе мужа, который войдет в семью младшим партнером. Но Ронан не лидер, понимаешь? Он прекрасный, вдумчивый исполнитель, но он не сможет принять жесткого решения во благо семьи. Он не сможет поднимать семью, в лучшем случае сумеет поддержать ее на одном уровне. Я бы мог поставить его некстом и держать в этом статусе до взрослых внуков, руководя семьей, как это делают многие. Но я не коммерсант и не ремесленник, я могу закончить жизнь раньше срока и не в своей постели, и что тогда? Что будет с тобой? Перебирать женихов ты уже не сможешь. Что с внуками? Кто их воспитает и как? Чьей семье они будут служить и, опять же, как? И все это на фоне давления со стороны Синоби, которые спят и видят заполучить тебя и Ронана прицепом.
— Отец, я все это понимаю, но я совершенно не гожусь ни в какие дипломаты, ты же знаешь. И потом, если ты меня сделаешь некстом, на моей женской жизни, о которой ты так печешься, можно поставить крест. Замужество с кем-то из сильных будет означать поглощение семьи, а слабый род и нас утянет вниз.