По странному совпадению все вспоминали прошлое. Оно сейчас для стариков было более реально, чем настоящее. О приезде в пансионат никто не думал. Да и не происходило пока ничего интересного. Ничего из ряда вон выходящего.
— Разрушение иммунной системы, частичный отказ внутренних органов, нарастающее усыхание мозга, пораженная сердечнососудистая система. В принципе ничего из ряда вон выходящего. Старость во всей своей неприглядной красе. Добавьте ко всему прочему ранения, у кое-кого неправильно и не до конца залеченные в свое время.
Главврач обвел взглядом присутствовавших на расширенном совещании врачей и после паузы продолжил:
— Цель первого этапа: прекращение процесса старения, активизация защитных функций, включение механизма саморегуляции. Как всегда первый этап самый сложный и тяжелый для пациентов. Ни на миг не ослаблять контроля! Эта неделя будет нелегкой…
Медицинские процедуры — неотъемлемая часть пребывания в санатории или пансионате. Так что Титов был настроен на все эти осмотры, проверки, сеансы. Его ждали шприцы, таблетки, напичканная электроникой аппаратура, на которой старое больное тело будут просвечивать, прослушивать, прогревать, облучать.
«Зачем? — задавал он себе вопрос. — Продлить дряхлое существование еще на год, два? Еще четыреста-пятьсот дней шаркать ногами по полу, слезящимися глазами смотреть в окно и нагружать изношенные мозги воспоминаниями… Надо ли?»
Теперь Титов не знал. И если спросили бы сейчас, поехал ли он в пансионат, генерал мог и передумать. Но раз уж он здесь, надо терпеть. А терпеть было что…
По кабинетам его не водили, а возили. На каталке. На очень удобной, мягкой и уютной каталке. Какую не увидишь ни на улицах, ни в дорогих больницах.
В одном кабинете заставили проглотить несколько капсул. В другом уложили на стол и просветили тело с помощью некоего аппарата. В третьем сделали две инъекции. Причем генерал ничего не почувствовал, ему просто сказали об этом.
А потом привезли в бокс, где стоял огромный агрегат наподобие барокамеры. Титова уложили на стол, надвинули на глаза повязку, прикрепили к рукам, ногам и животу датчики и вкатили стол в камеру.
— Расслабьтесь, Илья Дмитриевич, — сказал врач. — Это длительный сеанс. Вы можете отдохнуть и поспать.
— Я здесь всю ночь буду лежать? — осведомился генерал.
— Нет, три часа.
— Нет, три часа. Никаких неприятных ощущений не будет.
Титов промолчал. Он хотел было спросить, что за процедуры проводят и что это за агрегат. Но потом передумал. Какая разница? Хуже они, во всяком случае, точно не сделают. Ибо хуже не бывает.
И он заснул под едва слышимый гул, который странным образом успокаивал и убаюкивал.
Генерал уже несколько раз сталкивался на улице и в корпусах пансионата с другими пациентами, такими же, как и он, древними стариками. Выглядели они не лучше него — морщинистые лица, седые волосы на затылке и над ушами, а то и вовсе лысые, глубоко проваленные глаза, тонкие шеи, извитые венами руки, высохшие тела.
Он замечал соседей, но никаких попыток заговорить не предпринимал. Да и сил, честно говоря, не было.
Разговоры врачей Титов не слушал, в суть процедур не вникал, реагировал только на прямое обращение. И вообще первые дни находился в полусне. Что такое скармливали ему, что генерал все время буквально спал на ходу? Снотворное какое, что ли?…
Просыпался только когда хотел в туалет. На обед, завтрак и ужин его будили. Помогали переодеться, обуться. Даже брили.
В другое время Титов бы рассердился на такую опеку — тоже мне, младенца нашли! — но сейчас молча делал что говорили. Напрягать мозги, думать, оценивать не хотелось.
Такая идиллия продолжалась четыре дня. А утром пятого он проснулся от странного ощущения в груди. Что-то здорово давило, да еще как будто жгло. Генерал открыл глаза, откинул легкое одеяло и посмотрел на грудь. Он спал в тонкой пижаме из какого-то приятного на ощупь и совершенно невесомого материала.
Титов положил руку на грудь, прислушался к себе. Определенно давило, причем сильно. И вообще было очень неприятно. Боль в позвоночнике отдавала в затылок и виски.
«Конец? — отрешенно подумал он. — Ждал, ждал и дождался…»
Странно, но умирать сегодня Титов не хотел. Наверное, потому, что сон приснился хороший. Что-то о прошлом, о молодости, о Марите. Грех после такого сна отдавать концы.
Генерал нашарил рукой кнопку вызова помощи, вдавил ее, отпустил и нажал вновь.
Буквально через пять секунд в комнату вошла медсестра. С порога окинула его внимательным взглядом и улыбнулась.
— Проснулись Илья Дмитриевич? Что такое?
— Давит, — пожаловался он, чувствуя, что и говорить ему трудно. Язык вовсе не работает, слова какие-то шипящие, невнятные.
Медсестра подошла ближе, бросила взгляд на табло экрана, прикрепленное над изголовьем кровати.
— Все в порядке, Илья Дмитриевич. Вы просто устали. У вас все хорошо.
Она прикрепила какой-то предмет на его руке и нажала кнопку на пульте. Генерал почувствовал комариный укус укола, хотел что-то сказать, но не смог. Перед глазами встала пелена, и они закрылись сами собой.
Медсестра поправила одеяло, вышла из комнаты, щелкнула по микрофону гарнитуры, прикрепленной на ухе, и тихо сказала: