Дизайнер, лохматый мачо, спрятал эскиз в папку.
— Это для главного зала? — уточнил Петр Леонидович. — Но ведь такого не было. Там что-то нейтральное висело. «Приносить и распивать… », кажется. И календарь возле кассы. Из «Огонька» вырезали.
Густые брови дизайнера еле заметно дрогнули. Старик подождал, но иной реакции не последовало.
— Мы не стремились к буквализму, — без особой уверенности сообщил вице-мэр Александр Семенович, поглядывая на голые, пахнущие свежей побелкой стены. — Хотели передать, так сказать, дух эпохи, местный колорит…
Он с надеждой повернулся к дизайнеру, ожидая помощи. Но мачо не снизошел. Сунул папку под мышку, переступил с носка на каблук. Мол, что с вас взять, с профанов?
Реставрация главного зала ретропивной «Ветерок» подходила к концу. Щекастый поклонник стреляющего семейства Зауэров старался успеть к президентским выборам, дабы открытие будущей городской достопримечательности совпало с визитом одного из кандидатов — того, кто порвет грудью финишную ленточку. Которого из двух, Петр Леонидович не задумывался.
Ради этого и пригласили. Бывший пионер Саша спешил похвастаться.
И посоветоваться заодно.
Странное дело, но чем ближе к осуществлению продвигалась завиральная идея румяного вице-мэра, тем менее она нравилась Кондратьеву. Вероятно, оттого, что «советское ретро» перестало быть чем-то оригинальным. Прошлым усиленно торговали: оптом и в розницу, распивочно и навынос.
— Не пойдет, — решительно заявил старик. — Такие плакаты сейчас в каждом офисе. Мода! А если достоверность — так по полной, да-с! Кафель, голые стены, «Приносить и распивать… », вентиляторы со скрипом. Дух эпохи хотите?
Петр Леонидович оглядел долгий ряд пивных автоматов, очень похожих на давние, чешские. В углу суетились рабочие, заканчивая красить плинтусы.
— Леса не убирайте.
Нет, уберите и вместо них поставьте козлы из досок. А пол застелите старыми газетами. Если что, их и напечатать можно. Рядом, прямо на проходе — ведра с краской: не переступишь — не войдешь. Вечный ремонт — дух эпохи!
Вице-мэр и дизайнер переглянулись. Мачо взъерошил лохмы, сложил губы трубочкой, промычал нечто маловразумительное. Должно быть, первый куплет романсеро «Мачо, мача и мучача», музыка и слова народные. Подумал еще с минуту и кивнул.
Оценил!
— А что? — расцвел девичьим румянцем вице-мэр. — Отлично! Можно еще статистов выводить, в спецовках, даже в гриме…
Лохматый то ли застонал, то ли зашипел, но Александр Семенович не стал вникать. Резко развернулся, взял старика под локоть.
— Решим в рабочем порядке. В конце концов, оформление стен — не главное… Пройдемте, Петр Леонидович, я вам малый зал покажу.
Старик без особой охоты подчинился. Малый зал, как он помнил, предназначался для всяческих VIP-ов. Никакого ретро, дизайнер специально озаботился.
Очень захотелось уйти. Петр Леонидович удивился, попытался вспомнить, не опаздывает ли на работу. И вдруг пришел страх. Мелькнул дальней тенью, мгновенно скрывшись за зеленой листвой знакомого леса.
Мене, мене, текел…
Что считаем? Что разделяем?
В малом зале смотреть было нечего. Мебель со страниц импортного каталога, безвкусная мазня модного живописца Сержа Полуяркова по стенам, мягкий серый ворс под ногами. Дорого, солидно, современно, противно до икоты.
— Прошу, Петр Леонидович!
На одном из столиков ждал привычный джентльменский набор. Коньячок, стопки из тонкого хрусталя, лимон, средиземноморские маслины. «И стрихнинчику, двойную дозу», — не к месту вспомнились слова внука.
— Прошу, прошу!
Коньяк пился, как несвежая вода. Маслины пахли селедкой.
— Это только начало, глубокоуважаемый Петр Леонидович. Как вы любите говорить: да-с! Если дело пойдет, мы целый ретрокомплекс воздвигнем. И знаете, с чего начнем? С тира! Есть у меня идея…
— У меня тоже, — не выдержал старик. — Страйкбол без правил. А стрелять будем шариками с вишневым вареньем. В качестве мишеней… Ну, хотя бы… Да-с!
Он ткнул вилкой в висевший напротив шедевр Полуяркова. Бывший пионер Саша замер с разинутым ртом, сглотнул. С трудом выдохнул:
— Гениально!..
Уже несколько дней Петру Леонидовичу плохо спалось. Вставал посреди ночи, долго сидел на пустой кухне, заваривал чай. Курил, что в последние годы случалось с ним весьма редко. Даже купил упаковку валидола, но распечатать так и не решился. Тирмен, сосущий валидол? — нонсенс. Макабр!
Вчера ему приснился Карамышев. Не в показанное время, не летом, в очередной июнь. И лес в этом сне был другой, не июньский — августовский. Тогда они подходили к линии фронта, отбиваясь от эсэсовцев Германа Фегелейна. Во сне бывший техник-интендант 1-го ранга удивился нарушению заведенного порядка и потребовал у энкавэдиста объяснений. Карамышев-покойник ломаться не стал, пояснил сразу. Жаль, не запомнилось почти ничего.
«Все равно погоришь, Кондратьев. И тому две причины есть… »
Мог бы и не говорить, опричник! Эти слова Кондратьев и без напоминаний не забывал. А все остальное рассеялось с первыми лучами рассвета.
— Еще по одной, Петр Леонидович?
Тон вице-мэра насторожил старика. К вечно-комсомольской бодрости собеседника он привык, только сегодня с оптимизмом — явный перебор. Через край плещет, по столу течет, на ковры стекает.
Через край плещет, по столу течет, на ковры стекает. Тирмен Кондратьев без обиняков уставился в глаза бывшему пионеру Саше.
Что дальше, юноша?