— Нет-нет, Даниил Романович, туда не надо. Какая таблица? С минус пятеркой?! Мы еще, кстати, проверим, сколько там минусов… Садитесь вот сюда.
Даньку усадили перед черно-белым аппаратом, напоминавшим двуствольный (то есть бинокулярный, конечно!) микроскоп странной конструкции. Впрочем, как выяснилось, с обратной стороны у аппарата имелась еще одна пара окуляров. Так что можно было считать его «квадрокулярным».
— Снимайте очки. Сейчас мы вам закапаем капельки… Не бойтесь, это тропикамид, он безобидный. Широкий зрачок сохраняется до трех часов…
Оттягивая пациенту веки, доктор ловко орудовал пипеткой. Данька рефлекторно заморгал. Неприятно, но, по большому счету, ерунда. Только не видно ничего. Без очков и так все расплывается, а после капель — вообще сливайте воду.
— Смотрите в окуляры и старайтесь не моргать.
Данька осторожно подался вперед. Примостил подбородок на вогнутую полочку, уставился в линзы окуляров.
— Да-да, хорошо. Погодите, я отрегулирую.
Доктор что-то подкрутил и прильнул ко второй паре окуляров.
— Сидим, не дергаемся, не моргаем. Смотрим в офтальмоскоп. Ну, донышко у нас не ахти… астигматизм легкий, пустяки… сосудики так себе…
К концу осмотра очень хотелось застрелиться. Но доктор не позволил: усадил на стул, взгромоздил пациенту на нос здоровенную оправу и велел читать таблицу (строку внизу, над красной чертой), пока он меняет в оправе линзы.
— Не вижу. Не вижу. Ага… М, К, И, Б…
— А так?
— …Н, Ш…
— А если так?
— Не вижу… Нет, вижу: Ы…
— Запишите, Аллочка: левый — минус восемь, правый — минус восемь с половиной.
Цифры мало что говорили Даньке. Хотя если у мамы минус пять…
Он постарался запомнить диагноз: на всякий случай.
— Вы, молодой человек, преступно небрежны к своему зрению. Вам давным-давно пора менять очки.
— А.
Вам давным-давно пора менять очки.
— А… а вылечить это можно?
Доктор, усталый мужчина средних лет, смотрел на пациента с удивлением.
— Вылечить? Ну, допустим, склеропластика, лазерная коагуляция, кератотомия… Прошу меня извинить, Даниил Романович, у меня сейчас нет времени на подробные консультации. Знаете что? Зайдите ко мне послезавтра. Клиника Гиршмана, второй этаж, одиннадцатый кабинет. С двух до шести. Я вам на визитке напишу, с обратной стороны.
Окулист склонился над столом.
— Вот, возьмите. Можете идти. Карточка остается у меня.
— Спасибо. До свиданья…
— До свиданья. Следующий! Проходите, садитесь. Закройте левый глаз. Читайте эту строку…
В коридоре народу оказалось заметно меньше, чем раньше. Знакомый очкарик, который стеснялся ходить без трусов, стоял у выхода на лестницу, воюя с непослушной «змейкой» на куртке. Он без интереса взглянул на Даньку, на его старомодные женские очки — сам очкарик щеголял тоненькой оправой с круглыми «совиными» линзами — и спросил:
— Тебе что окулист сказал?
— Этот… астигматизм. Левый глаз — минус восемь, правый — минус восемь с половиной.
— «Белый билет»! — уверенно заявил очкарик, откинув челку со лба. Над правой бровью у него был застарелый зигзагообразный шрам. — Без вариантов. У меня минус семь на оба, и то хватает. Иди, обрадуй предков…
Он искренне хотел подбодрить Даньку. Очкарику в голову не могло прийти, что его близорукий собеседник желал идти в армию. Небось привык к своим «минус семи», сжился и не испытывал особых сожалений. Даже кое-какие выгоды извлекал.
К примеру, «белый билет».
На душе было мерзко. Очень хотелось двинуть ни в чем не повинного очкарика в ухо — чтоб катился вниз по ступенькам, теряя очки, бестолково размахивая руками в тщетных попытках уцепиться за перила. Вместо этого Данька молча обошел доброжелателя — синие трусы в горошек! — и сбежал по лестнице на первый этаж.
8.
— Чего, Леонидыч? Щас догнать или по темноте встретить? — бодро поинтересовался амбал Вовик, глядя туда же, куда и старик: в сторону главного входа.
Вальяжный господин Пэн сейчас, вероятно, шел по Сумской.
— Перетрем, побазарим, в натуре! — в тон ему продолжил пес-боксер Тимур.
Бравые «хомячки» с удовлетворением переглянулись. Наконец-то дело нашлось.
В натуре!
Старик мысленно представил себе невозможную ситуацию. По темноте, да еще с этой сладкой парочкой… Здравствуй, Бим! Здравствуй, Бом! Макабр!..
— Отставить, пехота! — качнул он шапкой-«пирожком»
— Так ведь наезжал, блин! — дуэтом, в два голоса.
— Ему можно.
Отозвались не сразу: переваривали, видать. Наконец Тимур, как более умный, радостно гыкнул:
— Просек, батя. Гадом буду, просек! То-то гляжу, похожи вы. Сын, выходит?
Отвечать старик не стал. Все мы чьи-то дети! Сын… А ведь Пэну, Петру Кондратьеву-младшему, любимому внуку, тридцать с хвостиком! Или это он, Кондратьев-старший, на свои годы не выглядит? Конечно, восемьдесят четыре — не возраст для тирмена…
В детстве внука закармливали иностранными языками. Английский шел лучше прочих, и шкодник Петя быстро переименовал себя в Питера Пэна. Дед, grandfather, стал просто «GF». Почти как Кеннеди.
Петр Леонидович поставил себе на заметку: обязательно выяснить, что у Пэна с желудком.
Язва! Вот незадача!..
— Insignificance! — повторил он вслух. — Шамбалу ему, понимаешь, подавай!..