— Летом приезжай, Пэн. На Старый Салтов отправимся. Я ради такого случая яхту у друзей попрошу. Не Майорка, конечно. Но очень-очень, вот увидишь.
Люстра, заботливо водруженная на новый крюк, еле заметно кивнула. Одобрила.
— Майорка… — Вальяжный с брезгливостью перелистал меню, отложил в сторону. — Ты же там не был, Джи Эф. Некорректное сравнение!
— Тогда Байкал. Или Иссык-Куль. Устраивает? Не кривись, готовить тут умеют. Можно шашлык заказать, по-карски. Настоящий, на ребрышках.
Вальяжный с недоумением вздернул брови, словно услыхал что-то неприличное, в культурном обществе непроизносимое.
— Можно по-карски. И стрихнинчику, двойную дозу. Какой шашлык?! Я на диете, забыл?
— Диета? — Старик растерялся. — О чем ты, Петя… Пэн? У тебя самый обычный гастрит…
— Ага. Был обычный.
Петя, он же Пэн, умолк, но затем, подчиняясь требовательному взгляду старика, без всякой охоты пояснил:
— Год назад в больницу угодил. Боялись, что плохо дело. Оказалась язва. Зато классическая, хоть в учебник — или в анатомичку. Тебе писать не стали. И я не стал.
— Почему? Петя, мальчик мой, почему?
Вопрос прозвучал глухо, еле слышно, словно выстрел с некачественным самодельным глушителем.
Тебе писать не стали. И я не стал.
— Почему? Петя, мальчик мой, почему?
Вопрос прозвучал глухо, еле слышно, словно выстрел с некачественным самодельным глушителем. Казалось, еще чуть-чуть, и вальяжный господин Пэн исчезнет, окончательно превратившись в маленького мальчика Петю.
Не исчез, не превратился. Зло дрогнул голос, тихий, глуховатый, неотличимый от стариковского:
— А зачем? С тех пор, как я вырос — мы все, слышишь, все выросли! — наши дела стали тебе, как говорится, вне формата. Aren't you, GF?
Пиф-паф!
Петр Леонидович сдержался, пережидая ноющую боль в подреберье: ответный выстрел попал в цель. Помолчал, отвернувшись, скрывая выражение лица.
Выпрямился.
— Закажу что-нибудь диетическое.
Старший лейтенант запаса Кондратьев женился сразу после войны — в мае 1945-го, в оккупированной Германии. После демобилизации Кондратьевы, однако, не вернулись в Ковров, где до войны работал Петр Леонидович. Не поехали ни в Москву, ни в знакомый и памятный Питер. Ташкент, Караганда, Красноярск, Тбилиси — подальше от центра, нигде долго не задерживаясь. Внимательный взгляд отметил бы еще одну странную особенность их переездов. В каждом новом городе Елена Ивановна Кондратьева, заполняя положенные анкеты, сообщала о своем прошлом нечто иное, чем в предыдущих. Не то чтобы слишком — как раз настолько, насколько разнились меж собой анкеты ее мужа.
Внимательных взглядов в стране хватало. Но по совершенно непонятной причине они скользили мимо, не останавливаясь, не замечая.
Судьба стыдливо отворачивалась.
Кочевали Кондратьевы вдвоем, после втроем, а затем и вчетвером, до конца пятидесятых. Потом, словно одумавшись, осели в тихом провинциальном Смоленске. К явному неудовольствию младшего поколения — сын и дочка привыкли менять школы, легко расплевываясь с очередной несимпатичной «училкой» или директрисой. Характером они удались в старших.
Все эти годы Петр Леонидович ни разу не работал по довоенной специальности. Его вполне устраивала служба попроще: вахтером, делопроизводителем, механиком — или тирщиком в местном парке. Супруга не пыталась спорить, поступая сходным образом.
Судьба тоже не спорила, в сторону смотрела.
Бывшая фронтовая разведчица, кавалер орденов Ленина и Боевого Красного Знамени, Елена Ивановна Кондратьева умерла в 1975-м. Через год пенсионер Кондратьев, оставив давно повзрослевших и обросших семьями наследников, переехал в большой областной центр на Украине, чтобы устроиться на работу в тире парка культуры и отдыха имени Максима Горького.
— Штатная банда? Крышуют? — Вальяжный господин Пэн небрежно кивнул на видимую из окна кафе дверь тира. Оттуда выглядывал уже не амбал — пес-боксер Тимур. Шустрый «хомячок» пристукнул каблуком, сделал вид, что вот-вот сплюнет. Не плюнул, конечно, потому как западло. Но отношение выразил. Не к Петру Леонидовичу, само собой.
— Банда? — весело переспросил старик. — Ага. Джаз-банда.
Поразмыслил и добавил:
— Это я их крышую.
Он звал гостя домой, но господин Пэн возжелал еще разок взглянуть на скромное место работы паркового тирщика. Так ничего и не заказав, двое покинули кафе.
— Дожил, Джи Эф! — Зябко передернувшись, Пэн скривился. И присовокупил: — Insignificance!
Суровый парень Тимур не понял, потому как не услышал, да и языкам был не обучен. Однако на всякий случай нахмурился.
И исчез.
— Ладно! — Вальяжный произвел не особо внятное движение пальцами, повернулся к старику.
— Денег просить не стану, не надейся. У меня предложение, Джи Эф. Деловое. Тир приватизирован? Он теперь твой, правильно? Хотя бы на бумаге?
Такой вопрос требовал ответа точного и основательного. Петр Леонидович покосился на дверь, за которой прятались невольные свидетели процесса приватизации.
Улыбнулся.
— На бумаге.
О совладельцах, включая Великую Даму, лучше не распространяться.
— Отлично! — Холеные пальцы гостя сцепились в хитроумный «замок». — Я все обдумал, Джи Эф. Для начала вот что. За тиром сейчас пусто, одни кусты. Отгородим площадку…