«Татаринов Александр Иванович, — читал Данька, мимоходом глядя на фотографию лопоухого призывника с рябыми щеками. У него сложилось впечатление, что майор заранее был в курсе, где лежит нужная папка, но чертовски не хотел ее никому показывать. — Год рождения… месяц… адрес… »
Майор толкнул его, встав рядом; толстый майорский палец ткнул в фото, оставив на глянце жирный отпечаток. После визита к доктору Поплавскому Данька уже ничему не удивлялся. Не удивился и сейчас, когда вокруг, не мешая военкомату, качнулся июньский лес, а ниже, у распадка, замельтешили нелепые солдатики в мятой форме, таская какие-то пломбированные ящики.
Руку оттянула тяжесть «Беретты», подарка Любови Васильевны.
Над одним из солдатиков, рябым и лопоухим, мелькали искорки: черные, красные, всякие. Искорки напоминали огоньки свечей в церкви или на праздничном торте: восемнадцать, что ли, огоньков. Данька прикинул, сколько искорок он сможет погасить выстрелами, понял, что не больше половины, даже при наличии запасной обоймы…
Лес свернулся бумажным листом и сгорел дотла.
«Ты что, идиот? — дохнул перегаром майор, багровея. — Леонидыч, этот придурок за пушку схватился! Я Татарина из задницы за уши тащу, добился перевода в стройбат, и что — все коту под хвост, извиняюсь?! У меня призывник с «черным шансом», а ты тирмена привел развлекаться, мать его ити?!»
«Я не хотел… » — промямлил Данька, не зная, в чем виноват.
«Сколько целей ты мог взять, Даниил? — спросил дядя Петя, игнорируя ругань майора. — Половину? Две трети?»
«Половину. С двумя обоймами».
«А «черный шанс» — это когда три четверти. Вот Тарас и хлопочет: сбил до половины, перевел из танковых частей в стройбат… Думаю, Татаринов вернется домой целехонек: Тарас свое дело знает туго».
«Ладно тебе, Леонидыч!» — зарделся майор.
«У нас «горячих точек» нет! — возразил Данька, начиная соображать, какое дело туго знает коротышка Тарас. — У нас в армии тихо… »
Майор высказался насчет «белобилетников», которые не то что пороху — бабьих подмышек не нюхали, и послал всех к чертовой матери. У него выходной, он идет в баню. А Татарина он вытащит, хоть все тирмены-молокососы вокруг гопак пляши и из пукалок стреляй. Ясно? Дядя Петя сказал, что ясно, Данька тоже сказал, что ясно. И майор пошел в баню, а они — в кафе на площади Поэзии.
— Почему мы стреляем? — спросил Данька по дороге. — Почему мы стреляем, а они — иначе?
Дядя Петя пожал плечами:
— У каждого своя работа. И свой талант. Ты небось на пианино не играешь, а Горовиц еще как…
И вскоре заказал себе водки.
— Так все-таки, — не выдержал Данька. — Что мне будет, если я откажусь?
— Ничего, — ответил старик, закусывая бутербродом.
— Совсем ничего?
— Совсем. Слушай, ты, наверное, голодный… Взять тебе пиццу?
Земля ушла из-под ног. Так не бывает. Он, Данька, откажется работать на Великую Даму, плюнет в лицо загадочному начальству, на «плюс первый» больше ни ногой, а ему за это — ничего?
Гуляй, парень?
— Из тира, конечно, попрете.
.. Взять тебе пиццу?
Земля ушла из-под ног. Так не бывает. Он, Данька, откажется работать на Великую Даму, плюнет в лицо загадочному начальству, на «плюс первый» больше ни ногой, а ему за это — ничего?
Гуляй, парень?
— Из тира, конечно, попрете… — уныло пробормотал он. Петр Леонидович улыбнулся, распушив шикарные свои усы.
— Отчего же? Работай. На «нулевке» вообще никаких проблем. И на «минус первом», в общем, тоже. С клиентами ты ладишь, руки из нужного места растут. Зинченко тебя одобряет. Ну и я, понятное дело. На «минус втором» — посмотрим. Если при отказнике провал не станет барахлить — оставлю и на «минус втором». Ну а если сбои начнутся… Бывало, что при отказниках дорожка не открывается или оттуда пули залетают. В таком случае — извини. Риск слишком высокий. Хотя, надеюсь, все будет в порядке. Она тебя любит. Надбавка за «целевые выезды» снимется, но в целом зарплата не пострадает, не бойся…
— Я буду работать, — сказал Данька.
— В тире? Конечно, будешь. Я ж тебе говорю…
— Не в тире. Не только в тире. Я буду работать тирменом.
Он набычился и уточнил:
— Я буду продолжать работать тирменом. В «плюс первом».
Минуту назад он поверил Петру Леонидовичу навсегда и безоговорочно. Валтасар, исчислено-взвешено, аудиторская проверка, хлопоты Великой Дамы по сохранению царства на веки вечные… Это все правда. Потому что так не бывает: тирмен уходит в отказники, а ему за это — ничего. Никто не подстерегает предателя на темной улице, беды и злосчастья не сыплются на голову, не угрожают близким и друзьям. На «нулевке» оставайся, и на «минус первом», а на «минус втором» посмотрим, и зарплату сохраним, и связи, и пряник к Новому году…
Нет, так не бывает. Не может быть.
«Я тебе когда-нибудь врал?» — мог бы спросить дядя Петя.
Но не спросил.
«Никогда», — мог бы ответить Данька.
Но не ответил.
Так не бывает. Значит, мы останемся там, где бывает небывалое.
— Ты уверен? Пойми, в нашем деле нельзя по сто раз менять решение…
— Уверен. Я остаюсь.
— Ну и хорошо. — Старик нахмурил брови, взялся за графинчик, но передумал. — Тогда я скажу тебе, как тирмен тирмену. Теперь — можно. Великая Дама не из жадин. Деньги, связи… Это все ерунда. Веселое конфетти, приятное, но не главное. Как ты думаешь, сколько мне лет?