Ушастой ведь не объяснишь, что сменщик и ученик — не всегда одно и то же.
Артур бы, пожалуй, смог подтвердить.
— «Хомячков» ставь на «минус первый». Сам больше сиди на «нулевке». Присматривайся. К пацанам.
— Ладно, дядя Петя.
Под «пацанами» Петр Леонидович, конечно же, подразумевал не «хомячков» Калинецкой.
— Выздоравливайте скорей. Я вас навещать буду. — Данька мельком поглядел на часы. Время, отпущенное врачом, истекало. — Каждый день. Вы все-таки скажите, что вам принести. Мне не трудно.
— Пижаму мою привези. Из дому. Халат этот… — Старик выразительно оглядел больничное одеяние. Куцые рукава едва доходили ему до локтей, полы задрались выше колен. — Богадельня. Стыдобища.
— Конечно, привезу! Прямо сейчас и съезжу. Адрес давайте.
— Ольминского, три. Код на подъезде: пять-восемь. Третий этаж. Квартира номер девять.
— Я лучше запишу. — Данька полез в карман за мобильником. В меню имелась записная книжка, а телефон раскладывался крестом, открывая дополнительную клавиатуру. — Так, Ольминского, три…
— Пижама в шкафу. В спальне. Легкая, в клеточку. Найдешь. Еще тапочки. Синие, у входа.
В спальне. Легкая, в клеточку. Найдешь. Еще тапочки. Синие, у входа. И семечек купи. Черных, жареных. Стаканов пять. Или шесть.
«Больше ему не съесть, — вынырнуло из памяти детское стихотворение. — Он у меня еще маленький… »
— Вот ключи. Держи. Оставь записку домработнице. Все в порядке. Скоро буду. Пусть не волнуется.
— Ага, сделаем.
— Сам-то как? В порядке?
— Я? А что со мной станется?
Врать он не умел и на всякий случай отвел взгляд. К сожалению, даже после микроинсульта дядя Петя не утратил обычной зоркости.
— Выезд был? Завалил?
— Угу. Завалил. — Слова выдавливались с трудом, фразы сделались короткими, как у Кондратьева. — Ерунда, бывает! В первый раз, что ли?
Дяде Пете нельзя волноваться. Но ведь на самом деле ерунда, правда?
— Бывает, — подтвердил старик, откидываясь на спинку дивана. — Не боги горшки… обжигают. И у меня… бывало.
— Место дурацкое попалось, — начал оправдываться Данька, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой. — Я с Гуданова во двор, к стоматологии… Вроде и сектор небольшой, а все время мешало что-то. Как соринка в глазу. В общем, патронов не хватило. Я и ушел.
Петр Леонидович смотрел в потолок, не отвечая. Переживает, подумал Данька. За меня, оболтуса, переживает. Проведал, называется! — нагрузил своими проблемами…
— Найдешь ученика, — старик похлопал его по колену здоровой, левой рукой, — перестанешь выезды заваливать. Ладно, давай за пижамой. И записку не забудь. Клава небось волнуется…
Мимо них некрасивая, хмурая медсестра провезла столик на колесиках, сплошь уставленный склянками и флаконами. Посуда тоненько дребезжала, жалуясь.
4.
— Дорогой наш Петр Леонидович! Позвольте еще раз пожелать вам скорейшего выздоровления и сказать со всей искренностью: мы вас очень-очень любим!..
Букет вручала сама Калинецкая — огромный, неимоверно роскошный, тропический букетище. Остальные — хмурый пес-боксер Тимур с черной папкой под мышкой и Король Артур, растерянный, в мятом галстуке — пристроились у стены. Стояли ровно, даже с ноги на ногу не переминались.
То ли почетный караул, то ли парад-алле.
Амбалу Вовику стенки не досталось. Гигант заглянул в дверь, пыхтя, втащил тяжелую хрустальную вазу, смущенно кивнул, попробовал стать маленьким, незаметным — без особого, впрочем, успеха.
Исчез.
— Просим вас — нет, требуем, настоятельно требуем! — как можно скорее забыть о болезни и вернуться в наш с вами общий парк, к друзьям и вашей замечательной работе! Выздоравливайте! Выздоравливайте!..
Речь мадам Кали, несмотря на все усилия, походила на некролог. И тон соответствующий, и голос — хрипловатый, слегка подрагивающий. В глазах ее Петр Леонидович с изумлением заметил некую подозрительную влажность. Не врет ушастая, от души говорит. И остальные глазки прячут… А вот ему, странное дело, плакать не хочется.
С чего бы это?
Старик скривил в улыбке послушный уголок рта — левый. Сюда бы за компанию бородатого красавца Бобу в роли шпрехшталмейстера — и полный комплект. «Впервые на арене! Парк культуры и отдыха имени Горького! Труппа коверных провожает в последний путь безвременно (ох, заждались!) ведавшего… » Быстро приехали! Данька еще с пижамой не вернулся.
— Спасибо!
Слово выговорилось с неожиданной легкостью. От души, можно сказать. «А сейчас… Первым номером нашей обширр-р-рнейшей программы… ».
.. ». Первый — и главный — номер, понятное дело, ушастая. Не Тимур с Вовиком, братья-акробатья. Не Артур, печальный клоун. Мадам Кали, звезда манежа!
Калинецкая поняла, замахала руками:
— Не станем мешать, отдыхайте, отдыхайте! Про отдельную палату мы договорились. Правда, они обещали только к вечеру, козлы драные!.. Извините, я… Короче, оставляю вам мобильный. Если что…
Уходили согласно чинам: сперва Тимур, за ним — Артур…
«Советский цирк — самый гуманный цирк в мире!»
Король в дверях задержался, взглянул с испугом. Старик в ответ подмигнул левым веком. Ничего, сержант, справишься! Ты у нас большой человек, директор, скоро в депутаты выйдешь. Разве что немного жаль парня в панаме с давней армейской фотографии. Как там у сэра Томаса Мэлори? «Плачевнейшая повесть о смерти Артура Бескорыстного»…