— Фото на первой странице.
Теперь следовало бы удивиться. Самая обычная фотография, во всяком случае для «Спорт-экспресса». Футбольный клуб: команда, капитан с воздетым к небу кубком, руководство довольно улыбается…
— В центре. В светлом пиджаке.
Спрашивать, кто именно, старик не стал. Президента и хозяина победоносного клуба не знать было грешно, даже тому, кто никогда не интересовался футболом. Владелец заводов, газет, пароходов…
Вязкую тишину прервал радостный крик магнитофона:
— В Москве гулял когда-то Ленька Пантелеев,
Всегда с улыбочкой и выпивши слегка.
Владелец заводов, газет, пароходов…
Вязкую тишину прервал радостный крик магнитофона:
— В Москве гулял когда-то Ленька Пантелеев,
Всегда с улыбочкой и выпивши слегка…
Не иначе местная обслуга спешила потешить эстетические чувства госпожи Калинецкой. Не вовремя. Ушастая резко обернулась, махнула ладонью.
— Среди налетчиков он первым был злодеем
— Его боялись даже люди Губчека…
Обрезало. Любовь Васильевна без особой нужды поглядела на снимок в газете, почесала нос маникюрным коготком.
— Да… Ненавижу, когда перебивают!.. Охрана образцовая, не подойдешь и не подкупишь. Трех заместителей убрали, но с боссом не срастается. Говорят, построил себе бункер в старой угольной шахте — вроде вашего подземелья. Бобе… Борису Григорьевичу он не по зубам. А если не мы его, значит, он — нас. Доступно?
Суетное желание разозлить ушастую возникло давно. До недавнего времени старик честно ему противился.
— Любовь Васильевна, — как можно мягче начал он. — Вы заблуждаетесь, причем очень сильно. Не меньше, чем госпожа Цыганова, чья песня зазвучала так не вовремя. Помянутый ею Пантелеев не совершил ни одного преступления в Белокаменной. Он там даже никогда не был, насколько мне известно. Я, в свою очередь, не являюсь шефом подразделения наемных убийц, именуемых в просторечии «киллерами». Вы обратились не по адресу, заявляю со всей определенностью. Вам нужен некто вроде… Пантелеева. И не надо травить мою собаку!
Их взгляды встретились, и Петр Леонидович вновь, в который раз, ощутил странную, пугающую пустоту. Бесконечное пространство, время, текущее вспять, — и слова, еле различимые, похожие на шелест ветра:
«Ты знаешь, кто я? Я — твой друг… »
Виду не подал — приучился. Ушастая не знает: не может, не должна. Наглая не по чину дамочка, «хомячка», желающая стать тигрицей. Ничего особенного. И незачем бояться.
— Вы себя недооцениваете. И нас — тоже.
Последние слова оказались лишними. Жутковатое очарование сгинуло без следа.
Старик рассмеялся:
— В ГПУ, часом, не служили, сударыня? У них, уверяю, ловчее получалось. Скажите еще: «Мы знаем о вас все!»
— Я знаю о вас все!
— И на здоровье!
Настроение улучшилось. Петр Леонидович поднес к лицу руку с часами, как если бы был близорук. Кажется, успеваем. Сначала выезд, затем в Киевский райотдел — выручать нашкодившего в очередной раз He-Короля Артура. Потом…
— Напрасно смеетесь! — Ушастая подалась вперед, скривила ярко накрашенный рот. — Ваше досье я купила год назад. Недорого запросили, той конторе вы давно неинтересны!..
Старик механически отметил новомодное слово «досье». Карамышев, да будет ему сковорода теплой, говорил просто «папка».
— Ваше романтическое детство, Петр Леонидович, мне до лампочки. Доносы о том, что вы троцкист, тайный белогвардеец и внутренний эмигрант, — увы, неактуальны. Военная биография — уже любопытнее…
Смотреть на госпожу Кали в этот миг было не слишком приятно. Вспомнилась сцена из очередного «мыльного» сериала: героиня пред всем честным народом обличает соблазнившего ее усатого мачо. Усы у негодяя были, впрочем, так себе — не маршальские.
— Но я не служу в ГПУ. Мне вполне хватит сведений о ваших родственниках. Вы вдовец, но ваш сын, ваша невестка, их дети…
— Не надо, — тихо попросил старик.
Он опять, в который раз, посмотрел вверх, на бесполезную люстру.
Он опять, в который раз, посмотрел вверх, на бесполезную люстру. Взгляд укололся об острую бронзу канделябров.
— Не надо, Любовь Васильевна.
— Заказ! — Ладонь ударила по газетной фотографии. — В недельный срок. Что вы ерепенитесь, ей-богу? Вы и ваша… каморра занимаетесь этим минимум полвека. Сделаете, получите деньги — и все забудем. Да! Бобе ни слова, иначе наш уговор…
Петр Леонидович глубоко вздохнул. Подумал о Не-Короле. Плох стал бывший сержант, от рук отбился. Не помощник. Уволить — жалко, не уволить…
Старик закрыл глаза. Нет, только один глаз — левый, словно собрался выстрелить.
Встал, поправил пиджак.
Шаг назад…
Когда шум утих, когда перестала кричать ополоумевшая официантка, Петр Леонидович легким движением ладони стряхнул с рукава невидимые пылинки и поглядел на люстру. Смотреть наверх больше не пришлось — бронзовое чудище покоилось посреди стола. Острия шандалов пробили непрочный пластик, одна из чашек чудом уцелела, попав между креплений, второй повезло меньше.
Любовь Васильевна Калинецкая сидела белая, недвижная, упираясь застывшим взглядом в стену, недавно покрашенную веселенькой, яичного колера, краской. Кофе из разбитой чашки капал на дорогое, «от кутюр», платье. Не только старик приоделся ради полуденной «свиданки».