Чайник закипел и отключился. Помотав головой, чтобы отогнать сонную одурь, Данька плеснул кипятку в заварник. Теперь дать настояться…. На столь далекое будущее, когда Петр Леонидович решит уйти на покой, он не загадывал.
Там видно будет.
Предложат толкового человека в помощь — почему бы и нет?
— Я рада, что мы с вами разговариваем на одном языке. Поверьте, это не так уж часто случается. Кстати, с безопасностью в вашей фирме все в порядке? Арсенал внушительный, а охраны — никакой.
— Нет проблем. Вниз люди серьезные ходят, а наверху что? Одни «воздушки». Да и те на ночь в сейф запираются. Вам с сахаром?
— Спасибо, без. Сахар портит вкус хорошего чая. И фигуру берегу. — Калинецкая подмигнула Даньке, сделавшись на десять лет моложе.
Данька даже смутился от неожиданности. Она что, заигрывает?
— А у вас, Даниил Романович, личное оружие есть?
— Нет. Зачем?
— Петр Леонидович, между прочим, со своим не расстается. И правильно делает. Работа специфическая, обязывает. У вас найдется гривна?
— Найдется…
Сбитый с толку Данька извлек кожаный бумажник, подаренный ему Леркой, вынул гривну и протянул ушастой. Та очень серьезно спрятала купюру в сумочку и лишь после этого торжественно водрузила на стол таинственный пакет.
— Это вам. От меня. Дарить, сами знаете, не положено — поэтому, считайте, купили. Уверена, вам понравится.
В пакете, завернутая в оберточную бумагу, лежала увесистая деревянная шкатулка. Темный лак, благородные разводы, массивная защелка из бронзы. Сразу видно — вещь! Приятно в руки взять. А внутри…
— «Беретта 9000S»?!
— Она самая. Коренная итальянка, не какая-нибудь лицензия. Нравится?
— Спрашиваете!
— Имейте в виду: это не презент для арсенала. Это вам лично..
Кроме компактной девятимиллиметровой «Беретты», в шкатулке, утопленные в специальные гнезда в мягком темно-синем бархате, лежали две запасные обоймы. На двенадцать зарядов каждая. Разумеется, с патронами. Сам пистолет был меньше, к примеру, 92-й «эмки», как у загорелого агента в «гавайке», но это как раз хорошо. Носить удобнее. Отличный ствол! Сам бы выбирал, вряд ли выбрал бы лучше.
— Здорово! Спасибо огромное, Любовь Васильевна! Такие деньги… такое оружие…
— Пустяки! — махнула рукой ушастая, гася в банке сигарилло. Отхлебнула чаю, улыбнулась.
Отхлебнула чаю, улыбнулась. — Я рада, что сумела доставить вам удовольствие, Даниил Романович. Иначе, знаете ли, сапожник без сапог… Вот разрешение на хранение.
Она извлекла из сумочки бумагу с печатями.
Бумага Даньку интересовала мало. Он взял «Беретту». Свою собственную «Беретту». Рубчатая рукоятка удобно легла в ладонь. Прицелился в стену. Тяжесть пистолета бодрила. Несмотря на бессонную ночь, рука не дрожала, прицел не «плыл». Все-таки к личному оружию отношение особенное…
С легким сожалением он уложил пистолет обратно в шкатулку.
Ничего, они еще успеют познакомиться поближе.
— Спасибо за чай, Даниил Романович. Мне, пожалуй, пора. Вас подвезти?
— Буду признателен. — Сам того не заметив, Данька очень точно скопировал интонацию старого тирмена: ироничную, чуть небрежную.
Калинецкая, вздернув бровь, уставилась на парня, словно увидела впервые. Но комментировать не стала.
— Сейчас, я тут все закрою…
Он попросил остановить машину у входа во двор.
— До свиданья, Любовь Васильевна.
— Всех благ, Даниил Романович, — кивнула ушастая благодетельница.
Пакет с заветной шкатулкой оттягивал руку. Светало. В предрассветной тишине отчетливо шаркала по асфальту метла дворника Кирюши.
— Доброе утро.
— Утро добрым не бывает, — хмуро отозвался дворник, продолжая шаркать метлой.
Чище от его действий не становилось.
У подъезда сильно сдавший за эти годы сосед, профессор Линько, выгуливал пса. Бульдожиха Шера, вредная старушка, сдохла позапрошлой зимой, и профессор, погоревав, завел себе немецкую овчарку. За полтора года щенок вымахал в здоровенного рыже-черного кобеля. Характер у пса оказался не в пример лучше, чем у Шеры: хозяина он обожал, слушался беспрекословно, преданно заглядывая в глаза, на соседей не лаял, а когда Линько позволял, с удовольствием играл с местной детворой. Да и сам Линько, состарившись, сделался куда менее склочным. Кляузничать перестал, например.
Или это на него новый пес влияет?
— Доброе утро, Игорь Осипович.
— А-а, Данечка? — Профессор подслеповато сощурился. — Доброе утро. С ночной смены?
— Ага.
— Помню я, еще помню, что такое ночные дежурства. Молодой был, вот как вы сейчас, в клинике работал — думал: все нипочем! А с годами…
Профессору явно хотелось поговорить. Но он героически оборвал монолог:
— Извините, Данечка. Вы, наверное, устали. Не буду вас задерживать. Организм, он ведь не железный. Джек, ко мне!
В последнее время Линько все чаще тянуло на разговоры именно с Данькой. Профессор замечал за собой этот грех, стеснялся, просил прощения: «Извините, нашло на старика!» — но ничего не мог поделать.
Данька поднялся по ступенькам. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мать, вошел в квартиру. Прикрыл дверь в мамину комнату, включил свет в прихожей — и, уже снимая кроссовки, заметил на полу узкий белый конверт. Под дверь подсунули, что ли? Так дверь вроде к порогу плотно прилегает…