В спешке (бухгалтер требовался позарез) новое начальство забыло спросить, каким ветром занесло молодого специалиста в Памирские горы? Без командировки, без распределения, с дипломом, полученным на два месяца раньше срока. Начальство утратило бдительность. Или, подобно Судьбе, закрыло на эти странности глаза.
Оба глаза, а не только левый.
— Товарищ Кадыркулов, меня направили сюда…
— Не спеши, товарищ Кондратьев, не спеши! Чай пей, обычай не нарушай. Гость ты, дорогой гость. Сизди кездештргинеме курсантмын! Ты в своем институте о чем дипломную работу писал?
Чай наливал лично секретарь райкома. Строго по упомянутому обычаю, на самое донышко. Глотнул, вытер пот с лица вышитым полотенцем, и снова пиалу подставляй. Обязанность у хозяина такая — наливать без устали. А заодно беседу вести, гостя дорогого развлекать. Не о делах, о пустяках всяких. О теме дипломной работы, к примеру.
Петр пригубил желтый душистый напиток. Кейф! Есть, кажется, такое иностранное слово.
…Вторая проверочка, please!
— Тема очень интересная, товарищ Кадыркулов. И актуальная, особенно сейчас. «Марксистская критика теории и практики «тройной бухгалтерии».
Новый глоток чая был заметно слаще на вкус. Кондратьев еле сдержал улыбку.
Здесь, на Памире, его не возьмут!
— Некоторые наши работники в силу возрастного и классового консерватизма до сих пор придерживаются взглядов феодально-буржуазного апологета Федора Езерского о «трех окнах» учета. Конечно, Езерский был прав, отвергая средневековую «итальянскую» бухгалтерию с ее «подставными» счетами. Но его учение о «мертвом» и «живом» учете, а особенно предложение о ликвидации дебиторской и кредиторской задолженности, как объекта учета, есть самая настоящая диверсия против нашего народного хозяйства.
Но его учение о «мертвом» и «живом» учете, а особенно предложение о ликвидации дебиторской и кредиторской задолженности, как объекта учета, есть самая настоящая диверсия против нашего народного хозяйства…
Спрашивали? Отвечаем!
В Гюльче все эти тонкости новому бухгалтеру были без надобности. От поселка, сожженного басмачами пару лет назад, остался десяток кибиток. Продавать-покупать там было нечего. «Памиркоопторг», именуемый здесь «киперятифом», торговал с горными кишлаками, отправляя каждое лето караваны по узким труднопроходимым тропам. Особого дохода не предвиделось, вопрос был скорее политическим. Следовало лишить дохода китайских торговцев из Кашгарии, не один век скупавших меха у горцев, киргизов и таджиков. Дело новое, порядку — никакого. Дай бог первичную документацию оформить и разобраться с зарплатой и начислением налогов с оной! До баланса еще дожить следовало.
Только все это вкупе с авансовыми отчетами и счет-фактурами не главное.
— …не главное! Бухгалтер, товарищ Кадыркулов, все равно что чекист. Только без «Маузера». А кое-где — и с «Маузером».
Петр сумел выговорить эту железную формулу без ухмылки. Как и выслушать ее тремя месяцами раньше, в Оше. Именно так начинающего бухгалтера наставляли перед поездкой в неспокойный Алай.
Оставалось ждать реакции. Она воспоследовала немедля. Секретарь райкома скосил на гостя хитрый глаз, одобрительно цокнул языком:
— Ой, молодца!
Встал, погладил себя по внушительному «соцнакоплению», вновь цокнул:
— Молодца, товарищ Кондратьев! Врага народа Езерского критикуешь, дебет-кредит знаешь, политику партии понимаешь правильно. Якши, хоп якши! Совсем молодца!
Улыбнулся, сверкнув здоровыми зубами. Чистый тигр из Харьковского зоопарка.
— Поэтому будет тебе, товарищ Кондратьев, партийное поручение. Важное. Секретное. Выполнишь — спасибо скажу. От всего района спасибо. Рахмат! А «спасибо» большим будет, настоящим. Не станем мы тебя спрашивать, почему ты, умный да ученый, к нам приехал. Без командировки, без распределения. И кто диплом тебе дал, тоже не спросим. Хорошее «спасибо» будет. Понял, да?
Понял, конечно. Хотя и не все. Умел, умел валять дурака товарищ Кадыркулов. Если по-военному — бутафорить, разыгрывать бая из темной глубинки перед наивным гостем. Разве что с «ой, молодца!» перестарался.
Не стал Петр напоминать, что беспартийный.
— Если я под подозрением, отчего тогда поручение — мне? Да еще секретное? Шамбалу без Кондратьева найти не можете?
Кивнул товарищ Кадыркулов, вопрос одобряя, животик огладил. Встал. К стене шагнул, на которой динамик, обтянутый синей тканью, красовался. Радио — путь к социализму! Повернул рычажок — и грянуло:
Мо аз Помир омадем!
Москва равон шудем!
Вагонхо катор катор.
Чашмамон дар интизор.
Секретарь к гостю повернулся:
— Язык какой, скажи?
Петр честно вслушался. В колонии и в институте по английскому-немецкому первым считался. Французский тоже не забывал, еще вместе с мамой учили. Ну и по жизни разного наслушался.
Аз Арал хам гузаштем,
Сахрохоро тай кардем!
Намераванд аз хотир,
Сахрохои беохир.
— Кажется, таджикский, товарищ Кадыркулов.
— Ой, молодца!
Выключив радио, товарищ секретарь вновь оскалился тигром.
— Таджикский, верно. А какой? Северный, южный? В Кулябе одно, в Каратегине — другое. Не понял, товарищ Кондратьев? Русский ты, урус, значит, не сбежишь. Режут урусов, всех режут. Белых, красных — всем чик-башка. Вернешься, товарищ Кондратьев, никуда не денешься. И поручение выполнишь. Прикажет партия — Шамбалу-мамбалу, и ту найдешь. Хоть на Памире, хоть на базаре в Самарканде. Понял, да?