Несомненно было, что эти пятна оставлены яичным желтком.
— Опять вы пускаете в ход ваши детективные методы!—воскликнул
Рейнгельдер, улыбаясь во весь рот и покачиваясь от смеху. — Ладно, готов
побиться об заклад на выпивку и сигары, что вы никак не отгадаете, чем я
сегодня завтракал.
— Идет! — ответил Джольнс: — сосиски, черный хлеб и кофе!
Рейнгельдер подтвердил правильность диагноза и заплатил пари.
Когда мы пошли дальше, я обратился к моему другу за разъяснением:
— Я думаю, что вы обратили внимание на яичные пятна на его груди и
подбородке?
— Верно!—отозвался Джольнс: — я именно с этого и начал! Рейнгельдер
— очень экономный и бережливый человек. Вчера яйца на базаре упали до
двадцати восьми центов за дюжину. Сегодня же они стоили сорок два цента.
Рейнгельдер вчера ел яйца, а сегодня уже вернулся к своему обыденному меню.
С такими мелочами необходимо считаться: они очень значительны. С ними
знакомишься в приготовительном классе: это — арифметика нашего дела!
Когда мы вошли в трамвай, то сразу увидели, что все места заняты
преимущественно женщинами. Мы с Джольнсом остались на задней площадке.
Приблизительно посреди вагона сидел пожилой господин с короткой
седенькой бородкой, который производил впечатление типичного, хорошо одетого
ньюйоркца. На следующих остановках в вагон вошло еще несколько женщин, и уже
три-четыре дамы стояли около седого господина, держась за кожаные ремни к
выразительно глядя на мужчину, который занимал желанное место. Но тот
решительно удерживал свое место.
— Мы, нью-иоркцы, — сказал я, обратись к Джольнсу, — настолько
утратили свои былые манеры, что даже на людях не придерживаемся правил
вежливости!
— Очень может быть! — легко ответил Джольнс:— но этот господин, о
котором вы, вероятно, сейчас говорите, уроженец Старой Виргинии и притом
очень вежливый и услужливый человек! Он провел несколько дней в Нью-Йорке,
тут же с ним его жена и две дочери, и все они сегодня ночью уезжают на Юг.
— Вы, оказывается, знаете его?—воскликнул я. смутившись.
— Я никогда в жизни, до тех пор, пока мы не вошли в вагон, не видел
его! — улыбаясь, ответил детектив,
— Но тогда, во имя золотых зубов Эндорской ведьмы, объясните мне, что
это значит! Если все ваши заключения сделаны лишь на основании одной
видимости, то не иначе, как вы призвали на помощь черную магию!
— Нет, это привычка к наблюдениям, и ничего больше! — ответил
Джольнс.—Если этот старый джентльмэн выйдет из вагона до нас, то надеюсь,
что мне удастся доказать вам всю правильность моего вывода. Через три
остановки господин встал, с намерением выйти из вагона. В дверях мой друг
обратился к нему:
— Простите великодушно, сэр, но не будете ли вы полковник Гюнтер из
Норфолька, Виргиния?
— Нет, сэр! — последовал исключительно вежливый ответ:— моя фамилия,
сэр, — Эллисон! Я — майор Унфельд Р.
В дверях мой друг
обратился к нему:
— Простите великодушно, сэр, но не будете ли вы полковник Гюнтер из
Норфолька, Виргиния?
— Нет, сэр! — последовал исключительно вежливый ответ:— моя фамилия,
сэр, — Эллисон! Я — майор Унфельд Р. Эллисон, из Ферфакса в том же штате.
Я, сэр, знаю очень много людей в Норфольке — Гудришей, Толливеров и
Кребтри, сэр, но до сих пор я не имел удовольствия встретить там вашего
друга полковника Гюнтера. Весьма рад доложить вам, сэр, что сегодня ночью я
уезжаю в Виргинию, после того как провел здесь вместе с женой и тремя
дочерьми несколько дней. В Норфольке я буду приблизительно через десять
дней, и, если вам угодно назвать мне ваше имя, то я с удовольствием
повидаюсь с полковником Гюнтером и передам, что вы справлялись о нем.
— Душевно благодарю вас, — отозвался Джольнс:— уж раз вы так
любезны, то я прошу передать ему привет от Рейнольдса. Я взглянул на
великого нью-йоркского детектива и сразу заметил выражение печали на его
строгом, с четкими линиями, лице. Самая маленькая ошибка в определении
всегда огорчала Шенрока Джольнса.
— Вы, кажется, изволили говорить о ваших трех дочерях? — спросил он
джентльмэна из Виргинии.
— Да, сэр, у меня три дочери, самые очаровательные девушки во всем
графстве Ферфакс! — последовал ответ
С этими словами майор Эллисон остановил вагон и начал спускаться со
ступенек.
Шенрок Джольнс схватил его за руку.
— Один момент, сэр! — пробормотал он учтиво, и только я уловил в его
голосе нотку волнения:— я не ошибусь, если скажу, что одна из ваших дочерей
— приемная?
— Совершенно верно, сэр! — подтвердил майор, уже стоя на земле: — но
какого дьявола… каким образом вы узнали это? Это — превосходит мое
понимание…
— И мое. — сказал я, когда трамвай двинулся дальше. Оправившись после
своей явной ошибки, Шенрок Джольнс уже вернул себе свою обычную ясность и
наблюдательность, а вместе с тем и спокойствие. Когда мы вышли из вагона, он
пригласил меня в кафе обещая познакомить с процессом своего последнего
изумительного открытия.
— Во-первых, — начал он, когда мы устроились в кафе: — я определил,
что этот джентльмен — не нью-йоркец потому, что он покраснел и чувствовал
себя неловко и неспокойно под взглядами женщин, которые стояли около него,—
хоть он и не встал и не уступил никому из них своего места. По внешности же
его я легко определил, что он скорее с Юга, нежели с Запада. А затем я
задался вопросом: почему он не уступил места какой-нибудь женщине в то
время, как он довольно, но не достаточно сильно чвствовал потребность
сделать это? Э от вопрос я очень скоро разрешил. Я обратил внимание на то,
что угол одного из его глаз значительно пострадал, был красен и воспален, и
что, кроме того, все его лицо было утыкано маленькими точками, величиной с
конец неочиненного карандашного графита.