Вдруг снаружи
послышались выстрелы. Стреляла точно целая армия. Кондуктор и рабочий у
тормоза вбежали в вагон с криками: «Железнодорожные налетчики!» Несколько
полицейских раскрыли двери, соскочили на землю и побежали вдоль поезда.
Другие спрятали винчестеры под сиденья. Двое вступили в бой и были убиты.
Дальтонцам потребовалось ровно десять минут, чтобы остановить поезд и
снять охрану.
В течение следующих двадцати минут они забрали из денежного вагона
двадцать семь тысяч долларов и исчезли бесследно. Я думаю, что полицейские
вступили бы, в серьезный бой в Прайер-Крике, где они ожидали нападения, но в
Адейре они растерялись и потеряли всю боеспособность, на что и рассчитывали
дальтонцы, знавшие свое дело.
Мне кажется, что, в заключение, я не могу не поделиться некоторыми
выводами из моей восьмилетней практики в роли налетчика. Ограбление поездов
— невыгодное дело! Оставляя в стороне вопросы права и морали, которые мне не
следует затрагивать, скажу, что в жизни аутло мало завидного. Деньги скоро
теряют всякую ценность в его глазах. Он начинает смотреть на железную дорогу
и на железнодорожников как на своих банкиров, а на револьверы, как на
чековую книжку на любую сумму. Он разбрасывает деньги направо и налево.
Большую часть времени он проводит по походному, скачет день и ночь и
временами ведет такую тяжелую жизнь, что не в состоянии наслаждаться
довольством, когда добьется его. Он знает, что в конце концов обречен, что
рано или поздно лишится жизни или свободы, и что меткость его прицела,
быстрота его лошади и верность револьвера только отсрочивают неизбежное.
Это не значит, что ои теряет сон от страха перед полицейскими. За все
время моей практики я никогда не видал, чтобы полиция нападала на шайку
аутло, не превосходя ее численно раза в три.
Но аутло не может выбить из головы одной мысли,— и вот что делает его
жизнь особенно горькой: он знает, откуда полицейские рекрутируют своих
агентов. Он знает, что большинство этих опор закона когда-то были его
нарушителями, конокрадами, жуликами, бродягами и такими же аутло, как он
сам; он знает, что они достигли безнаказанности и теперешнего положения
только потому, что стали государственными шпионами и что изменили своим
товарищам и выдали их на тюрьму и смерть.
Он знает, что когда-нибудь,— если он раньше не будет убит! — и его
Иуда примется за дело, и тогда будет поставлена ему западня, и он
самокажется захваченным вместо того, чтобы попрежкему захватывать других.
Вот почему налетчик на поезда выбирает себе компанию в тысячу раз с
большей осторожностью, чем благоразумная девушка — возлюбленного. Вот
почему он по ночам сидит на постели и прислушивается к стуку подков каждой
лошади на дальней дороге.
Вот почему он целыми днями размышляет над
каким-нибудь замечанием или необычным движением товарища или над несвязным
бредом лучшего друга, спящего с ним рядом.
Вот одна из причин, почему профессия железнодорожных налетчиков не так
приятна, как одна из ее побочных ветвей—политика или биржевая спекуляция.
О.Генри. Улисс и собачник.
Знаете ли вы час собачника?
Когда указательный палец сумерек начинает смазывать ярко окрашенные
контуры Нью-Йорка, наступает час, посвященный одному из наиболее
меланхолических зрелищ городской жизни.
С высоких утесов башенных квартир, с вершин меблированных комнат, в
которых обитают горные жители Нью-Йорка, спускается армия существ, которые
когда-то были людьми. Еще и теперь они ходят на двух ногах и сохранили
человеческий облик и речь, но вы легко можете заметить, что по развитию они
стоят ниже животных. Каждый из этих существ сопровождает собаку, с которой
соединен искусственной связью. Все эти люди—жертвы Цирцеи.
Не по собственной воле стали они лакеями Фиделек, посыльными
бультеррьеров и проводниками Тоузеров. Современная Цирцея вместо того, чтобы
превратить их в животных, оставила между ними разницу… длиною в шесть
футов привязи. Каждого из этих собачников его Цирцея ласкою, подкупом или
приказанием заставила вывести на прогулку бесценное домашнее сокровище.
По их лицам и манерам вы увидите, что собачники заколдованы безнадежно.
Никогда не явится Улисс, хотя бы в виде фурманщика, чтобы снять с них чары.
У некоторых из них лица совсем окаменели. Этих людей уже не трогают
сожаление, любопытство, насмешки людей. Годы семейной жизни и беспрерывного
принудительного собачьего руководства сделали их нечувствительными. Они
освобождают своих собак, запутавшихся возле фонарных столбов или вокруг ног
обыкновенных пешеходов, с важностью мандарина, разматывающего свою косу.
Другие, не так давно низведенные до степени собачьего атташе, принимают
эту обязанность с сердитым и свирепым видом. Они маневрируют собакой на
кончике веревки с таким же удовольствием, какое испытывает девушка на рыбной
ловле, когда на крючок ее попадает морской реполов.
Стоит вам посмотреть на них, как они устремляют на вас угрожающий
взгляд, точно для них было бы наслаждением выпустить на вас всех «собак
войны». Это — полумятежные собачники, еще не совсем цирцеизованные, и лучше
воздержитесь от пинка их собаке, когда та станет обнюхивать ваши лодыжки!
Другие из этого племени не так резко реагируют. Это — по большей части
потасканные юноши в вышитых золотом фуражках и с опущенными долу папиросами;
такого рода проводники совершенно не гармонируют со своими собаками. У их
питомцев шелковые банты на ошейниках, и молодые люди так добросовестно водят
собак, что само-собой напрашивается предположение, что какая — нибудь личная
выгода, зависящая от удовлетворительной службы, ожидает их по выполнении
возложенных на них обязанностей.