Помощь пришла из совершенно неожиданного источника.
В конце дня привратница поднялась наверх и сообщила, что майора
Тальбота желает видеть старик-чернокожий. Майор попросил прислать его в
кабинет. Вскоре в дверях, кланяясь и шаркая неуклюжей ногой, появился старый
негр со шляпой в руках. Он был очень прилично одет в мешковатый черный
костюм. Его большие, грубые башмаки сияли металлическим блеском,
напоминающим блеск печи. Густая шерсть над его головой была седой — почти
белой. Трудно определить годы негра, перевалившего за средний возраст. Этот
негр мог быть тех же лет, что и майор Тальбот.
— Поручусь, что вы не узнаете меня, масса Пендльтон,— были его первые
слова.
При этой старой манере обращения, майор встал и пошел к нему навстречу.
Без сомнения, то был один из чернокожих с плантации, но все они были так
далеко рассеяны, что он теперь не мог припомнить лицо и голос…
— Боюсь, что, действительно, так, если вы только не поможете мне
вспомнить,— ласково сказал он.
— Помните вы Синди’ного Мозе, масса Пендльтон, что мигрировал сразу
после войны?
— Подождите,— сказал майор, потирая лоб кончиками пальцев. Он любил
вспоминать все, связанное с этим дорогим для него временем. — Синди! Мозе?
— соображал он. — Вы служили при лошадях, выезжали жеребчиков? Да, теперь
припоминаю. После сдачи вы приняли имя — не торопите меня — Митчель, и
отправились на Запад в Небраску?
— Да, да, сэр! — лицо старика расплылось в восторженную улыбку. —
Это так! Это я Нюбраска. Это я Мозе Митчель. Старый дядя Мозе Митчель, как
меня сейчас зовут. Старый барин, ваш отец дал мне пару молодых мулов, когда
я уезжал… Помните тех жеребят, масса Пендльтон?
— Я что-то не припоминаю жеребят, — сказал майор:— вы знаете, что я
женился в первый год войны и жил в поместьи Фоллинсби? Но садитесь же, дядя
Мозе. Рад видеть вас. Надеюсь, что дела ваши хорошо идут?
Дядя Мозе сел на стул, положив шляпу осторожно на пол.
— Да, сэр, за последнее время дела идут прекрасно. Когда я в первый
раз приехал в Нюбраску, весь народ сбежался смотреть тех мулов. Таких мулов
не видывала Нюбраска. Я продал их за триста долларов… Да, сэр, за триста.
На них я открыл кузницу и заработал деньги и купил себе землю. Я с моей
старухой воспитали семь ребят, и все они здоровы, за исключением двоих,
которые умерли. Четыре года назад проложили железную дорогу и выстроили
город совсем рядом с моей землей. Теперь, масса Пендльтон, дядя Мозе ценится
в одиннадцать тысяч долларов деньгами, имуществом и землей.
— Рад слышать об этом, — сердечно сказал майор.— Очень рад слышать
это.
— А ваш ребеночек, масса Пендльтон, что вы звали мисс Лидди? Поручусь,
что эта крошка так выросла, что ее и узнать нельзя.
Майор подошел к двери и позвал:
— Лидия, дорогая, не зайдешь ли ты сюда? Мисс Лидия, действительно
выросшая и немного утомленная, явилась из своей комнаты.
Майор подошел к двери и позвал:
— Лидия, дорогая, не зайдешь ли ты сюда? Мисс Лидия, действительно
выросшая и немного утомленная, явилась из своей комнаты.
— Боже мой! Что я говорил! Я знал, что этот ребенок должен был здорово
вырасти. Вы помните дядю Мозе, детка?
— Это—Мозе тетки Синди,— объяснил майор.— Он уехал из Сеннимид на
Запад, когда тебе было два года.
— Ну,—сказала мисс Лидия,— трудно ожидать, чтобы я запомнила вас,
дядя Мозе. И, как вы говорите, я «здорово выросла», и уже давно… Но я рада
видеть вас, хотя и не могу вспомнить.
И, действительно, она была рада так же, как и майор. Что-то живое и
осязаемое пришло и соединило их со счастливым прошлым. Они сидели втроем и
говорили о старых временах, при чем майор и дядя Мозе поправляли и поощряли
друг друга в воспоминаниях о плантациях, старых временах и картинах былого.
Майор осведомился, что старик делает так далеко от дома.
— Дядя Мозе—д е л и к а т,— объяснил он,— д е л и к а т на большой
баптистской конвенции в этом городе. Я никогда не проповедывал, но так как я
один из старшин церкви и могу оплатить свои издержки, то меня и послали…
— А как же вы узнали, что мы в Вашингтоне?— спросила мисс Лидия.
— Есть такой человек, который служит в отеле, где я остановился; он
приехал из Мобиля. Он сказал мне, что видел, как масса Пендльтон выходил из
этого дома как-то утром.
— Я пришел затем,—продолжал дядя Мозе, залезая в карман,—чтобы
повидать моих соотечественников… и чтобы заплатить еще массе Пендльтону
мой долг.
— Мне долг?—удивленно сказал майор.
— Да, триста долларов! — Он вручил майору пачку бумажек.— Когда я
уезжал, старый масса сказал: «Бери этих мулов, Мозе, и, когда будешь в
состоянии, заплати за них». Да, это были его слова. Война разорила и старого
массу. Так как он давно умер, то долг переходит к массе Пендльтону. Триста
долларов! Дядя Мозе теперь может заплатить. Когда железная дорога купила мою
землю, я решил заплатить за мулов. Считайте деньги, масса Пендльтон. За
столько я продал мулов! Да!
В глазах майора Тальбота стояли слезы. Одной рукой он мял руку дяди
Мозе. а другую положил ему на плечо,
— Дорогой, верный слуга, — сказал он нетвердым голосом: — я не
стыжусь сказать тебе, что масса Пендльтон истратил свой последний доллар
неделю назад. Мы примем эти деньги, дядя Мозе, примем деньги, которые
являются некоторым образом платой, а также знаком верности и преданности
слуг старого режима. Лидия, дорогая моя, возьми деньги. Ты лучше меня
сумеешь истратить их.
— Возьмите их, милочка,— сказал дядя Мозе:—это вам принадлежит, это
тальботовские деньги. После ухода дяди Мозе, мисс Лидия заплакала от
радости, а майор повернулся лицом в угол и, как вулкан, стал курить свою
глиняную трубку.