Отсюда напрашивается вывод. Не для нас, конечно — для них, для тогдашних.
Советский разведчик не просто признал, что «работает на СССР», а в полном объеме сотрудничает со следствием.
Кто, какая разведка будет менять в таком случае своего сотрудника?
И все это еще только на первый, самый поверхностный, взгляд. Это еще, как ни странно, не самое тяжелое обвинение, которое могла предъявить ему Москва.
Все-таки, как ни хотел я избежать темы поведения Рихарда Зорге на следствии, коснуться этого придется. Поскольку есть одна ее сторона, которая прямо влияет на существо обсуждаемого вопроса.
Зорге в самом начале следствия, когда он только начал давать показания, делал упор на то обстоятельство, что он работал в Китае и Японии на Коминтерн, а вовсе не на советскую военную разведку. Которую он признавал чисто техническим органом, способствующем передаче его информации в Коминтерн и ЦК ВКП(б).
Впоследствии работу на советскую военную разведку ему признать все-таки пришлось. Но в начале, повторю, дело обстояло именно так.
Профессор А.А. Прихожаев в своем предисловии к «Тюремным запискам» Рихарда Зорге объяснял это опасениями Зорге, что дело его может быть передано военной полиции «Кэмпэнтай». И он здесь прав.
Но вот его мнение, что эта позиция Зорге была правильной, является, по-моему, ошибочным.
Эта позиция, занятая Зорге на следствии, судя по всему, и должна была погубить его окончательно.
Потому что Зорге не просчитал, что советская разведка сможет каким-то образом узнать о его поведении на следствии.
А она узнала.
Обратите внимание на дату письма Фитина. 14 января 1942 года.
Сопоставим это с тем фактом, что публично об аресте группы Зорге в Японии было сообщено только 17 мая 1942 года, после окончания следствия по его делу.
То есть, из открытых источников разведка советской госбезопасности узнать сведения, перечисленные в январском письме Фитина, не могла.
Значит, получила она их агентурным путем. И явно не в форме сведений общего характера. Каким-то образом, судя по всему, НКВД получила доступ к материалам следствия.
Все это прямо вытекает из фактов, перечисленных Фитиным в своем письме.
Теперь давайте вспомним, что арест Зорге и следствие по его делу практически совпали по времени с многочисленными арестами в рядах японских коммунистов. Происходил, фактически, окончательный разгром коммунистической партии Японии.
Естественно, Рихард Зорге не имел к этому никакого отношения. Более того, одной из существенных причин провала его группы и явились, судя по всему, эти массовые аресты.
Однако, наивно было бы думать, что педалирование им на предварительном следствии темы работы на Коминтерн, было его собственной находкой. Конечно же, здесь он просто с готовностью подхватил направленность задаваемых ему вопросов.
Но при этом необходимо учитывать то важное обстоятельство, что, хотя прокуратура с полицией тоже не были заинтересованы передавать дело Зорге в другое ведомство, объяснялся их интерес к Коминтерну совсем другими причинами.
Намного более серьезными.
Но о них Рихард Зорге, естественно, ничего не знал.
В конечном итоге, получилось так, что показания Зорге о работе в Японии его разветвленной разведывательной сети именно на Коминтерн, сыграли существенную роль в разыгранной японским спецслужбами операции по компрометации японских коммунистов. Вне его желания, подчеркну. Это хорошо понимаешь при чтении его «Тюремных записок».
Здесь он попросту был еще раз переигран японскими спецслужбами.
И вот теперь вернемся к возможной реакции советского руководства на все эти обстоятельства. Перечитаем еще раз письмо Фитина, теперь уже с учетом, конечно же, хорошо известного в Москве разгрома КПЯ. На его фоне, так сказать.
Что там должны были подумать?
Зорге дает японским властям совершенно фантастические сведения о своей мнимой работе на Коминтерн, о том, что находясь в Японии, он «вел коммунистическую работу».
Поддерживая при этом связи с сотрудниками советского посольства.
Это при том, что все его годы нелегальной работы на Востоке Москва категорически запрещала ему любые контакты с местными коммунистами. Именно из соображений, помимо безопасности разведсети, еще и опасения компрометации местных компартий.
Об этом советская сторона узнает не из официальных японских заявлений, в которых те могли бы таким образом оклеветать советского разведчика. Узнает она об этом из агентурных источников. И узнает совершенно точные факты о действительных показаниях Зорге.
Параллельно с этим обстоятельством, на всех подконтрольных Японии территориях идут аресты японских коммунистов…
На советском языке это называлось — «действия, направленные на подрыв мирового коммунистического движения». Это как максимум. Как минимум — провокаторство по отношению к компартии Японии. Разгром которой Сталин, конечно же, должен был переживать болезненно.
И в связи с этим соответственно оценивать роль во всем этом Рихарда Зорге.
Да даже и без всей этой эмоциональной составляющей. Прав совершенно Роберт Ваймант, когда подметил, что одно только согласие обсуждать вопрос о выдаче или обмене Рихарда Зорге было равнозначно, в этой ситуации, признанию Сталиным того, что Коминтерн и ВКП(б) ведут в Японии подрывную работу по свержению существующего строя.