Поясню.
При всей своей фантастической информированности, генерал Томинага Кёдзи вряд ли знал назубок даты большевистских праздников. Поэтому, вряд ли он мог помнить дату казни Зорге. Год, ну, месяц — это еще куда ни шло.
Но 7 ноября — эта дата должна была намертво запомниться именно советскому человеку. Однако, в сороковые годы сам Треппер не мог знать, что Зорге был казнен 7 ноября 1944 года. Этого в СССР тогда не знал никто.
Хорошо. Допустим, этот факт он все-таки узнал от японца-сокамерника.
Однако, если уж японский генерал был так хорошо осведомлен, уж наверное он должен был бы знать, что Зорге был приговорен к смертной казни вовсе не «в конце 1941 года», а гораздо позже, 29 сентября 1943 года. Опять же, если он знал точную дату казни, должен был бы знать и дату вынесения приговора. Хотя бы приблизительную.
Не странно?
В то же самое время, второй собеседник, Леопольд Треппер, пересказывает разговор, невольно применяя знания, которыми обладал в СССР чуть ли не каждый человек. Но обладал… в шестидесятые годы.
Именно тогда, в ходе широчайшей пропагандистской кампании, прославлявшей Рихарда Зорге, стала известна такая подробность, что казнен он был в день главного большевистского праздника 1944 года.
И, одновременно с этим, советской пропагандой ничего не сообщалось ни о подробностях следствия, ни о дате вынесения приговора. Сообщалось только, когда он был арестован — октябрь 1941 года.
Отсюда, при желании, и можно было предположить, что приговорен он был «в конце 1941 года».
То есть, повторю, вопрос, который якобы задал Треппер японскому генералу, явно прозвучал в редакции 60-х годов. С набором знаний советского человека того времени.
Так можно ли ему верить в его рассказе о словах японского генерала?
Если Треппер задал виртуальный вопрос, смоделированный им уже после своего освобождения, то где гарантия того, что так же, как и вопрос, точно так же не был смоделирован и ответ? Тоже задним числом, в 60-е годы?
В чем, спросите вы, смысл этой выдумки?
Так ведь он, этот смысл, чистосердечно рассказан самим Треппером. Здесь же, в его воспоминаниях.
«…Они предпочли допустить смерть Рихарда Зорге, чем после войны иметь дело еще с одним свидетелем обвинения. Решение вопроса исходило, конечно, не от советского посольства в Токио, а непосредственно из Москвы…»
«Ещё с одним», это потому что главным свидетелем обвинения Сталина Леопольд Треппер полагал себя.
Только арестован он был после войны и получил свои 15 лет вовсе не как «нежелательный свидетель», как он стремился представить это окружающим.
Я не буду останавливаться здесь на действительных причинах его ареста — это длинная, запутанная история, никак не связанная с данной темой.
Нам же достаточно понимания того простого обстоятельства, что, будь он действительно «нежелательным свидетелем», его бы попросту расстреляли. Либо по приговору. Либо сразу, при аресте, не заморочиваясь юридическими процедурами.
Я думаю, никто не испытывает иллюзий, что это было невозможно сделать?
Совершенно очевидно, что Треппер, после его осуждения в СССР, люто ненавидел Сталина. Что вполне свободно читается в его воспоминаниях.
Не мог ли старый нелегал, привычно жонглирующий информацией-дезинформацией, все это попросту выдумать? Тем более, в обстановке 60-х годов, когда рассказы такого рода всячески поощрялись?
Может быть, да. Может быть, нет.
Только во всей этой истории, рассказанной Треппером, меня лично настораживает еще и такая фольклорная деталь.
Трижды.
А какой смысл было обращаться трижды?
Если уже на первое обращение русские сказали, что ничего не знают о человеке, по имени Рихард Зогре. Даже второе обращение после такого ответа ставит обратившегося в неудобное (если не смешное) положение.
Далее.
Троекратное обращение к наглухо молчащей стороне должно подразумевать, что Япония была кровно заинтересована в этом обмене. СССР — нет. А вот Япония заинтересована в этом настолько, что в отчаянии прямо-таки колотится в наглухо закрытые ворота.
Вот только, повторяя раз за разом историю, рассказанную Треппером (как очевидно установленную истину), ни один из авторов, пишущих о Зорге, не попытался даже задать себе такой вопрос — а в чем, собственно, заключалась причина столь жгучего интереса Японии к обмену Рихарда Зорге?
И еще одна деталь. На которую тоже, почему-то, не обращается внимания.
Японский генерал рассказал эту историю Трепперу в камере лубянской тюрьмы. Один на один, повторю.
Другими словами, у нас получается один, вроде бы, источник.
Но он, что, один занимался попытками этого обмена? Вот так, сам, лично заместитель министра обороны (или начальник отдела кадров этого министерства) обивал пороги советского посольства в Токио… Ездил в Москву или Владивосток…
Да еще и при неоднократных попытках вновь поднять этот вопрос…
Никак к нему по его службе не относящийся…
Смешно, конечно.
Да, действительно, в вопросы такого деликатного свойства многих людей не посвящают. Но и, с другой стороны, не делаются такие дела в одиночку.
Всегда должен быть в курсе (и одобрить, естественно) кто-то на самом верху, в правительстве. Иначе, кто бы Зорге, обменяй его на самом деле, выпустил из тюрьмы? Находящейся в ведении совсем другого ведомства (министерства юстиции).