Далее.
О взаимоотношениях в Коминтерне (о Бухарине и прочих) разговор ещё будет. Сейчас же сразу хочется заметить только одно. Дружба, протежирование…
Кто и с чего это взял?
Где хотя бы одно доказательство какого-то особого покровительства или протежирования, проявленным Бухариным в отношении Зорге? Где оно?
Есть только умозаключения и догадки на основе формальных признаков: работали вместе, значит…
Между тем, просится несколько грубоватый вопрос.
Кто такой Бухарин и кто такой Зорге?
Это Роберту Вайманту простительно. Российским же учёным должен был бы быть известен советский стиль жизни.
В советской элите «дружили» по своим иерархическим нишам. Всё остальное — в рамках чисто служебных отношений. В лучшем случае.
Между тем, сага о дружбе Бухарина с Рихардом Зорге поднимается и многозначительно пересказывается снова и снова.
Вообще-то, пробовать возражать на одно умозаключение другим умозаключением — занятие неблагодарное. Одна и та же зыбкая почва и для утверждений и для возражений.
Мы можем сойти с этой почвы просто.
Фактических доказательств этому нет. И точка.
Тем более, что все эти выкладки и догадки историков сразу блекнут, когда мы перечитаем ещё раз подлинные слова Бранко Вукелича, вокруг которых понастроено столько слов о страхах Рихарда Зорге повторить судьбу Бухарина.
Читаем ещё раз.
«Он сказал мне, что хотел бы вернуться в Москву, если ему это разрешат. Однако там он чувствовал бы себя одиноко, поскольку в Москве не осталось никого из прежней «ленинской группы». Вернувшись, он стал бы ее последним членом. Он сказал также, что именно пребывание в Японии спасло его от превращения в жертву чисток».
Таким образом, имя Бухарина здесь появилось только благодаря умозаключениям автора. Сам Зорге это имя здесь не упоминал.
И ещё оказывается, что ни слова Рихард Зорге не сказал о своём страхе перед этим самым возвращением. Это опять-таки вольная интерпретация автора, убеждающего читателей, что Зорге говорит здесь именно о своём страхе.
На самом деле он говорит здесь о своём одиночестве.
Но это же, простите, совершенно разные чувства.
Столько понаписано, столько плясок понатанцовано вокруг одного абзаца из протоколов допроса Вукелича. А в итоге получается, что все эти па и вензеля — всего лишь произвольный танец на заданную тему обязательной программы. Доказать страх Рихарда Зорге перед возвращением в СССР.
Ну так доказывайте, если так считаете. Но только чем-то другим. Потому что здесь эти слова никакого страха не доказывают.
Что касается одиночества.
А где и когда он не был одинок?
Его одиночество — это созданный им же самим его собственный образ жизни. Его характер. Его судьба.
Вот как об этом позднее вспоминала его первая жена, Кристина Зорге, ближе всех знавшая Рихарда. Поскольку прожила с ним бок о бок дольше других. И, что характерно, до начала им своей работы на военную разведку.
Передано в пересказе Роберта Вайманта:
«…Кристина очень скоро обнаружила, что жить с Рихардом было непросто. Он был замкнут в себе, со своими внутренними мыслями и переживаниями, и, хотя она ему и нравилась, но, по ее ощущениям, он так же легко мог бы существовать и без нее. «Никто и никогда не был в состоянии нарушить его внутреннего одиночества; именно это давало ему полную независимость и, вероятно, объясняло то воздействие, которое он оказывал на других людей.»…»
Что же касается отношения Зорге непосредственно к процессу над Бухариным, об этом нам сообщил сам Ю. Георгиев.
Вот он приводит другое место из показаний Вукелича на допросе в токийской тюрьме:
«Когда Бухарин стал жертвой репрессий в партии, Зорге говорил, что Сталин вовсе не являлся коварным человеком. То, что Бухарин должен был быть принесен в жертву, скорее всего, можно было считать неизбежным с точки зрения политики».
А вот комментарий по этому поводу самого Ю. Георгиева:
«…Этот эпизод наталкивает нас на мысль о том, что мы плохо понимаем менталитет коммунистов, работавших в Коминтерне. Как мы видим, преданность Зорге коммунистической идее и его приверженность «по-своему» понятой партийной дисциплине значительно перевешивали его личное отношение к Сталину. Если Вукелич точно передал слова Зорге, то последний фактически оправдывал сталинские репрессии 30-х годов, в частности репрессии в отношении его кумира — Н. Бухарина…»
Надо признать, что в этом вопросе, Георгиев наиболее объективен по сравнению с другими исследователями. По крайней мере, не объясняет факты «необъяснимыми движениями» русской (или полурусской) души. Единственное, что здесь непонятно, это «личное отношение к Сталину», которое сам Зорге нигде, вроде бы, не выказывал. Похоже, что автор здесь из самых благих побуждений подарил хорошему человеку своё собственное отношение к тирану.
При всём при этом его фраза «мы плохо понимаем» — уже вызывает уважение.
Вместе с тем, известная служебная связь Рихарда Зорге с тем же Николаем Бухариным, конечно же, имелась. Вот как он упоминает об этом в своих «Тюремных записках»: