Прошу обратить на неё особое внимание. Составитель её — кадровый разведчик, имевший неограниченный доступ к архивным документам военной разведки. Писано это было в 1964 году. И имело гриф «Совершенно секретно». То есть ни в коем случае не предполагалось к обнародованию.

Вот выдержки из этой справки:

«…Откуда же и какими путями зарождается недоверие к «Рамзаю»?

Если говорить о партийно-политической характеристике «Рамзая», то следует упомянуть один факт, который бесспорно заслуживал внимания, т. к. свидетельствовал о наличии известной неустойчивости и ошибочности его политических взглядов как коммуниста.

В октябре 1934 года шанхайский резидент «Абрам», поддерживавший курьерскую связь с рездентурой «Рамзая», сообщал письмом Центру, что «Рамзай» в разговоре с выезжавшим к нему курьером ‹…› (беспартийным), обсуждая политику Коминтерна, высказывал политически неверные взгляды.

Он утверждал, что «линия Коминтерна, начиная с 1939 г. (т. е. с тех пор как исчезли из руководства правые), построена на пассивной тактике удержания наличного, а так как «наличное» сводится главным образом к существованию СССР, то вся политика Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР, причем соответсвующим образом ограничивается активность компартий на Западе. Он критиковал недостаточную активность нашей внешней политики, наше вступление в Лигу наций»[181]…»

…[181] Странно, но эта неустойчивость политических взглядов «Рамзая» не нашла отражения в его характеристиках, содержащихся в многочисленных «справках на резидентуру». Хотя, как свидетельствует Айно Куусинен, уже в 1935 году к Зорге относились неоднозначно. Когда она вернулась в Москву в декабре 1935 года после первого пребывания в Японии, встречавший ее майор Сироткин «…заговорил о Зорге. По словам майора, отчеты Зорге были неясными, в них отсутствовала определенность. Затем он сказал: «Только между нами. Сейчас такая неразбериха. Даже в верхах не знают, чего хотят».» (Куусинен А. Указ. соч. С. 160)…

…Это высказывание «Рамзая» свидетельствовало о том, что в оценке политики Коминтерна он занимал явно неустойчивую позицию, уклоняясь вправо от линии партии, недооценивал роль и значение СССР как базы мирового коммунистического движения и одновременно выдвигал «ультралевые» требования активизации коммунистического движения Запада. Характерно, что эта неустойчивость политических взглядов «Рамзая» почти не нашла отражения в его характеристиках, содержащихся в многочисленных «справках на резидентуру».

Во время пребывания в Москве в 1935 году «Рамзай» имеет нисколько встреч и служебных бесед с ответственным сотрудником Центра — начальником отделения т. Покладоком. О результатах этих встреч и личных впечатлениях о «Рамзае» ‹…›»

‹…›

Во второй половине 1937 года принимается решение об отзыве «Рамзая» и ликвидации всей резидентуры. Это решение через несколько месяцев все же отменяется. Руководство Центра не может не сознавать, что «Рамзай» доставляет много ценных сведений ‹…›

Резидентура сохраняется, но уже с сомнительным грифом «политически неполноценной», «вероятно вскрытой противником и работающей под его контролем…».

Давайте на этом пока остановимся и переведём дух.

Пора заканчивать, тем более, что убедительную картину обстоятельств, связанных с истоками недоверия к Рихарду Зорге, я думаю, вы получили.

Хочу только закончить последним отрывком.

О нём я хочу сказать особо. Автор его, в отличие от приведённых выше, не является добросовестным исследователем. Однако, привести его мнение по этой теме, на мой взгляд, совсем не лишне.

Поскольку в нём сконцентрированы взгляды наиболее одиозных публицистов, которых сегодня тоже немало.

О таких взглядах тоже надо иметь представление.

Тем более, что о них с сочувствием, как мне показалось, упомянул уважаемый мною А. Фесюн.

В. СУВОРОВ. «ЛЕДОКОЛ».

Глава 30. Почему Сталин не верил Рихарду Зорге.

«…Советская военная разведка не столь глупа, чтобы публиковать самые интересные сообщения Зорге. Но анализ даже относительно небольшого количества опубликованных сообщений Зорге ставит нас в тупик, не перечисляя много посланий (они очень похожи друг на друга), приведу только три весьма характерных.

Январь 1940-го: «С благодарностью принимаю ваши приветы и пожелания в отношении отдыха. Однако, если я поеду в отпуск, это сразу сократит информацию».

Май 1940-го: «Само собой разумеется, что в связи с современным военным положением мы отодвигаем свои сроки возвращения домой. Еще раз заверяем вас, что сейчас не время ставить вопрос об этом».

Октябрь 1940-го: «Могу ли я рассчитывать вернуться домой после окончания войны?»

Не правда ли, странно: разведчик спрашивает в начале войны, позволят ли ему вернуться домой после нее! Кстати, после этого вопроса Зорге перечисляет свои многочисленные заслуги перед советской властью. Что за странная телеграмма? Каждый разведчик знает, что после войны ему разрешат вернуться домой. Зачем же лишний раз с таким вопросом выходить в эфир? Каждый выход совершенно секретной радиостанции с непонятным кодом в открытый эфир — это огромный риск для всей шпионской организации Зорге. Неужели агентурная радиостанция и высшей степени секретности коды созданы для того, чтобы Зорге задавал такие вопросы?