Брат Одилий был захвачен во время террористической акции по спасению китов-убийц на побережье недалеко от Адрианополя. В ходе операции по борьбе со «Львами» будущий брат Одилий получил тяжелые ранения от сотрудников правоохранительных органов. Полагая, что он умрет, власти не захотели возиться с мутантом-экстремистом и передали его сестрам из ордена прокаженных королей. Спустя несколько дней шериф действительно получил официальное уведомление о смерти арестанта.
Этот самый брат Одилий часто повторял изречение основателя своего прежнего ордена: «Иероним был великий святой — у него был лев; Нектариус был смиренный старец — у него была чистая кошка; у нас же, нераскаянных грешников, — лишь мутированная, изъязвленная тварь; слава Исусу!».
Поручив командование операцией такому мутанту, брат Иммо мог быть уверен: в решительный момент брат Одилий не станет колебаться.
Именно так и случилось. Выждав время, пока луна опуститься за край леса, брат Одилий поднял с земли малую веточку и тихонечко бросил в Тэклу. Она пошевелилась на дереве, свесила вниз голову. Брат Одилий показал ей пальцем на ворота латифундии: пора.
Тэкла молча взлетела над кронами деревьев. Медленно поплыла она по воздуху над открытой полосой. Сулла на воротах — это был Секст — наконец очнулся от скучной дремы и заметил ее. Однако прежде чем он успел схватиться за оружие, девушка сбросила с головы капюшон. Секст увидел красивое лицо, почти растворенное в темноте, круглые глаза, странную улыбку. Больше он ничего увидеть не успел: арбалетная стрела выросла у него в горле. Клон медленно развел в стороны руки, растопырил пальцы, а потом повалился набок, как деревянная игрушка. Тэкла взлетела повыше.
Мутанты выбежали из леса и стремительно проскакали по открытой полосе. Плащи вздувались у них на спинах, сапоги бесцеремонно растоптали разрыхленную почву — в этом Тэкле увиделась зловещая неотвратимость.
Тэкла взлетела повыше.
Мутанты выбежали из леса и стремительно проскакали по открытой полосе. Плащи вздувались у них на спинах, сапоги бесцеремонно растоптали разрыхленную почву — в этом Тэкле увиделась зловещая неотвратимость. Один за другим они вбегали в ворота и скрывались в первом дворе латифундии.
Оказавшись за стеной, брат Одилий вывернул свой темный плащ подкладкой наружу и стал серым. Он пробежал первый двор, оставив своих соратников таиться по углам, и вдруг полы его одежды отяжелели, как будто в них сцепились мыши или иные некрупные грызуны. Боясь причинить им вред, брат Одилий тотчас остановился и присел на корточки. Он увидел маленьких человечков с одинаковыми личиками. Они тихонько чирикали и показывали ручками направление. Увлекаемый ими, брат Одилий приблизился к двери, скрытой в стене, и человечки без труда отворили ее. Один за другим боевики проникали во внутренние помещения латифундии. Там они разделились, и каждому досталось по крайней мере по одному человечку в провожатые.
За клепсидру до рассвета латифундия оказалась захвачена. Суллы обнаруживали это один за другим за мгновение до смерти.
Крошки-клоны обладали той же температурой тела, что и большие Суллы. Более того, почти у всех структура ДНК совпадала с матрицей основных клонов. Поэтому большинство малюток-слуг могли открывать любые двери. Они и прежде пользовались этим умением — правда, по большей части ради того, чтобы таскать сладкое.
Луций Сулла умер прямо в лаборатории; Тит, Постумий, Квинт — в своих постелях; Марк — в постели Аппия, а Спурий — в постели Сервилия. Авл, Септимий и Децим погибли за пиршественным столом; эти последние были молодыми клонами и среди них плелся собственный маленький заговор. Они вели тайные разработки по созданию женской особи Корнелия Суллы. Сейчас как раз обсуждалась «Корнелия-6»; предыдущие пять оказались неудачными, поскольку разработки перемежались возлияниями Орфею.
Гней Корнелий оставался последним из живых Сулл; его не нашли ни в одной из спален. Предположили, что он находится у Метробиуса, однако впоследствии оказалось, что это не так.
Гней был у Антонина.
С вечера он наглотался жаропонижающих порошков и теперь явственно ощущал, как по крови бродит отрава. В его теле, казалось, не осталось ни одной клетки, не пропитанной ядом, не больной, не распадающейся. Сам себе он представлялся мозаичной картиной, готовой вот-вот рассыпаться на кусочки, потому что клей, скреплявший отдельные фрагменты, непоправимо состарился.
Антонин спал дурно — бормотал и всхлипывал, терзаемый тяжелыми видениями. Гней постоял немного посреди комнаты, затем присел на край скользкой шелковой постели и положил очень горячую руку на лоб Антонина — холодный и потный. Альбин сильно вздрогнул — как вздрагивают от омерзения — и пробудился.
— Опять вы! — прошептал он зло. — Оставьте же меня в покое!
Гней Корнелий как будто не заметил его раздражения.
— Хотите подогретого вина? — спросил он почти умоляюще. — У меня есть хорошее.
Альбин так и подскочил в постели.
— Какого вина? Вы очумели? Ночь! Я хочу спать.
— Вы не спали, — сказал Гней.
— Не ваше дело.
— Побудьте со мной! Я умираю.
— В добрый час, — проворчал Альбин.