Мир детства со всеми его запретами, строгостями и бедами представлялся Альбину — теперь, когда он вырос, — миром абсолютной чистоты и истинных ценностей. Красное было там красным, а не пурпурным и вследствие этого очень дорогостоящим; к большому горю от смерти Шестилапого не примешивалось намерение выглядеть искренним или твердым в испытаниях. И прародительское грехопадение не проступало еще некрасивыми пятнами на теле и душе, хотя болезнь таилась где-то глубоко внутри и ждала часа, чтобы заявить о себе.
А когда это пришло, Альбин ощутил скорбь и смирение. И вместе с тем он знал, что отныне всю жизнь ему предстоит возвращаться к детской незапятнанной чистоте. Такая жизнь называется целомудренной.
Родители. Пленный Антонин едва не улыбнулся, вспомнив отца и мать. Флавия Сервилия Антонина была строгой, чуть грустной женщиной; с годами она становилась как будто мягче и вместе с тем веселее, и теперь иногда, глядя на мать, повзрослевший Альбин без труда представлял ее себе маленькой девочкой. Отец Альбина — глава большой юридической фирмы Аркадий Антонин, неподкупный и трудолюбивый, образец патрицианской честности во всем. Он любил густое сладкое вино из мутированной сливы и сладкие пирожки. Требовал от стряпухи, плосконосой Нэб, чтобы та сыпала ваниль, корицу и мускат щедрыми горстями, а не тощими перстами — так обыкновенно он говаривал, внезапно возникая на кухне в иссиня-черном фраке и дерзкой крахмальной рубашке, окутанный густейшим ароматным облаком из огромной трубки. Несмотря на монументальность, Аркадий Антонин был ловок и грациозен. Они с Нэб обожали друг друга — два истинных ценителя сладких булочек в людском море тупиц и профанов. При появлениях отца мальчик Альбин прятался к Нэб под юбки. Он до сих пор помнил лабиринтовые волны пропахших ванилью плотных кружев и тихое поскрипывание колесиков — у Нэб не было ног, и хозяева поставили ей удобный автоматизированный монопротез. Лишь много лет спустя Альбин понял, что отец прекрасно знал о визитах сына на кухню и что это его смешило.
— Знаете, Сулла, — сказал вдруг Альбин, — а вы тип… Вы, клоны, все такие?
Сулла пожал плечами.
— Мы — как сорта чая, — ответил он. — Терпкие и сладковатые, с фруктовым привкусом или горькие… В конце концов каждый находит себе чай по нраву.
— Или как сорта яда, — сказал Альбин. — С удушьем, с пеной изо рта, с резью в животе или судорогой в ногах — кому что глянется.
Сулла громко, демонстративно обнажая зубы, расхохотался.
— С вами исключительно приятно болтать вот так запросто, — заявил он, поймав Альбина за руку и притянув к себе. — Хотел бы я оказаться ядом в вашем вкусе.
— А если я вообще не люблю отравы? — возразил Альбин.
Глаза Суллы оказались совсем близко — белесо-голубые, с еле заметными желтыми точками вокруг крохотных зрачков. Не звериные, не человеческие, не мутантские… глаза маленького злого языческого бога — Фавна, Тритона, Эола.
— Не любите отравы? — переспросили мертвые, тщательно вылепленные губы.
— Не любите отравы? — переспросили мертвые, тщательно вылепленные губы. — Что, и чая не пьете?
Альбин попытался вырвать руку, но Сулла держал его крепко. Патриций смотрел на губы клона с отвращением, как будто ожидал вот-вот увидеть сползающую с них змею.
— Не вашего сорта, — сказал Альбин Антонин грубо. — Я хочу видеть моих мутантов! Ясно вам? Немедленно!
Сулла выпустил его руку, раскинулся на постели и, любовно глядя на свое отражение в потолке, потянулся, изогнул тело, напряг шею.
— Как хорошо жить… — молвил он. — Как жаль, что скоро этому наступит конец… Я хотел бы, чтобы вы полюбили меня, Антонин. Вот таким, каков я есть, — жалким испорченным клоном, чье время истекает. Разве я не красив, не нежен, не умен? Посмотрите только, какое тело!
— Я уже сказал вам, на что посмотрел бы с охотой, — повторил Альбин.
— Эти ваши мутанты… — Сулла наморщил нос и искривил рот брезгливо. — Маленькие грязнули… Слушайте, Антонин, они ведь злобные. Они просто гаденыши — и к тому же уроды. Что вам в них?
— Они мои, — сказал Альбин. — А вам что, завидно? Я желаю их видеть, и все тут!
— Капризы! — Сулла облизнулся и неожиданно вскочил с постели, как ужаленный. — Ладно, идемте. Удивлены?
— Нет, — проворчал Альбин.
Сулла метнул на него косой взгляд, схватил опять за руку и потащил из комнаты. Как Альбин ни старался, он не уследил, где находятся скрытые панели управления и каким именно образом Сулла находил нужные кнопки. Сулла, конечно, приметил, что Альбин пытается их высмотреть, и заметил фамильярным тоном:
— Лучше и не старайтесь, дорогой Антонин. Они все равно реагируют только на определенную температуру тела. У клонов она в среднем на три градуса выше, чем у естественного индивида и тем более — у патриция. Это, кстати, — одна из причин нашей более короткой жизни. Все процессы ускорены, протекают, так сказать, более интенсивно. Так что вам и пытаться не стоит.
— А если у меня будет жар? — спросил Альбин.
— До этого не дойдет, — заверил его Сулла. — У нас превосходные медикаменты.
Они оказались в коридоре, освещенном круглыми стеклянными масляными лампами. Здесь было тихо, как под землей, — ни голосов, ни шума деревьев. Потом что-то разбилось совсем рядом и кто-то громко вскрикнул — и снова настала мертвенная тишина.