Сулла провел пленника через весь коридор, затем по лестнице наверх — и вот они оказались на плоской крыше двухэтажного дома. Отсюда были видны лишь стены соседних строений и часть ограды — больше ничего, так что Альбин не смог, сколько ни старался, даже приблизительно оценить надежность своей тюрьмы. На крыше находилось ложе, без одеял и валиков, голое и какое-то с виду костлявое. Имелся вазон с неприятным на вид мясистым растением, которое источало едва приметный гнилостный запах. Даже небо над головой не радовало здесь Альбина — оно выглядело плоским и серым, точно было еще одной крышей, неотъемлемой часть всего комплекса латифундии Метробиуса.
Альбин, конечно, знал, что этот Сулла за ним внимательно наблюдает и уж наверняка от души потешается, но ему было это безразлично. Он приблизился к краю и заглянул в ближайший перистиль. Карлики находились там. Они сидели на корточках среди причудливых низкорослых статуй и фонтанчиков с толстой, короткой струей, — сами похожие на скульптуры, такие же неподвижные и непропорциональные, с большими головами и короткими туловищами.
Их лица были очень мрачны, однако следов дурного обращения Альбин не заметил. Как и говорил Сулла, карликов было четверо — двое оставались на свободе и, несомненно, поддерживали со своими братьями телепатическую связь. А Тэкла? Альбину страшно было и помыслить о том, что Летающая Тэкла могла оказаться в плену. Неизвестность мучила его, а спросить у Суллы он не решался.
Недолго думая, Альбин вложил пальцы в рот и свистнул. Резкий звук почти сразу утонул в ватной тишине, но карлики его услышали. Забавно было видеть, как в перистиле ожили четыре фигуры — подскочили на месте, закрутили головами во все стороны, а после задрали бороды и одинаково уставились наверх, на крышу. На прочие фигуры — раскормленных амуров и дриад — свист Альбина не произвел никакого впечатления. Они по-прежнему стояли, оттопырив каменные зады или выставив серый от пыли живот.
— Это патрон! — завопили карлики и стали подскакивать на месте, размахивая руками и дрыгая в воздухе ногами. — Патрон! Вас не оскорбляют? Вас хорошо кормят? Патрон, вы целы?
Альбин скорчил гримасу — таинственную, по его мнению, — и взмахнул руками, как будто собирался взлететь. Поначалу карлики совершенно не поняли намека.
— Патрон! — завопили оруженосцы, заметавшись внизу, как перепуганные мыши. — Не делайте этого! Вы убьетесь!
— Дураки! — в сердцах сказал Альбин и еще раз повторил взмах.
На бородатых лицах вдруг появилось понимание, сразу на всех, и братья энергично и многозначительно замотали головами. Альбин вздохнул с облегчением. Он даже взялся за грудь, чтобы показать, как отлегло у него от сердца.
— Скажите им, патрон, — крикнул один из братьев, — пусть перестанут давать нам одни овощи!
— Да, — поддержал его второй, — пусть кормят мясом!
— Можно крольчатину, — добавил третий. — Тут держат кроликов, мы видели.
— Ладно, — обещал Альбин, — спрошу.
И он отошел от края. Сулла все это время внимательно наблюдал за ним, и Альбину вовсе не хотелось давать ему лишний материал для размышлений. Сулла и без того узнал о пленнике слишком много. Сейчас в душу полезет.
И точно.
— И почему это вы так привязаны к этим уродцам, дорогой Антонин? — спросил Сулла сиропно. — Почему я, такой горячий и совершенный, не способен растопить ваше сердце, а некрасивые бородатые фавны столь вам милы, что вы готовы позабыть о себе и прыгнуть к ним с крыши?
Альбин чуть улыбнулся — хвала Ангелам, Сулла не понял!
— Потому, — ответил пленник, — что у меня с этими карликами было общее детство и они — мои оруженосцы. Кстати, нечего называть их фавнами. Они добрые христиане и не раз видели Спасителя.
— А как увидеть Спасителя? — Сулла глядел на Альбина так, что тому и впрямь захотелось сигануть в соседний перистиль. — Видите, я готов на все, лишь бы стать к вам чуточку ближе!
— Чтобы увидеть Спасителя, нужно обладать душой и иметь своего Ангела… — Едва Альбин выговорил эти слова, как ощутил всю неуместность их здесь, посреди кощунственной латифундии. — Отвяжитесь, Сулла, это не вашего ума дело, — сказал он.
— А вы жестоки. Это возбуждает, — выдохнул Сулла.
Альбин поглядел на него мутно.
— А вы жестоки. Это возбуждает, — выдохнул Сулла.
Альбин поглядел на него мутно. Сулла больше не был ему ни страшен, ни жалок — он сделался скучен. Странно, подумал Альбин, много лет не вспоминал детства, а тут хлынуло потоком: и как всемером с близнецами лазили на крышу пускать хлопушки, и как делали воздушного змея с длинным хвостом в виде десяти нанизанных на нитку бумажных рыбок, и как их воспитывал Шестилапый и как потом — уже на исходе детства — они погребали его и плакали, не скрываясь и не стыдясь. Эти годы представлялись Альбину некоей несокрушимой цитаделью, залогом его человечности; они объединяли патриция с карликами-оруженосцами и представляли собою неиссякаемый источник силы для внутреннего сопротивления всем этим Суллам, сколько бы их ни было, и их синтетическому властелину с ядовитым умом и душой, где гнездятся жирные белые черви.
* * *
В сердце — ров львиный.