— О, никаких претензий! — губы незнакомца расползлись в улыбке. — Позвольте, однако, представиться: Луций Корнелий Сулла.
Он чуть откинул назад голову, наслаждаясь эффектом, который произвело это имя.
Альбин побледнел. Повстречайся ему на дороге дьявол, он знал бы, что делать. Но как вести себя с Суллой?
Корнелии Суллы были патрициями из патрициев, много знатнее Антонинов и Цецилиев, не говоря уж о Теодоридах. Некоторое время они занимали наиболее важные посты в Генетическом Банке Ромы, но затем неожиданно для всех спутались с мутантами, выкрали важный генетический материал и часть оборудования и скрылись в Арденнском лесу. Десяток оставшихся опозоренных Корнелиев больше не претендовал на патрицианское звание. Несколько поколений, вступавших в брак с мутированными партнерами, и… «Меня зовут Корнелия, я — мутант!» — вспомнилась Альбину болонская девушка.
И вот перед Антонином стоит Луций Корнелий Сулла во всей красе, безупречный до кончиков ногтей.
— Антонин, — пробормотал Альбин.
Светлые глаза Суллы сверкнули.
— Великолепно! — воскликнул он, взмахивая при этом рукой. Жест показался Альбину театральным и вместе с тем совершенно естественным — как будто Сулла жил внутри некоей драматической постановки. — Антонин! Впрочем, именно так я и подумал.
Он улыбнулся, кратко и плотоядно, после чего уселся и вытянул ноги в сапогах, хороших, но явно не городской работы. Сулла уловил взгляд Альбина, сам посмотрел на свой сапог и повертел ногою так и эдак.
— Мутантская ручная вышивка мехом, — объявил он хвастливым тоном.
И хоть было во всем поведении этого человека из рода потерянных патрициев что-то тревожащее — как и во всей этой местности — однако его простодушное замечание вдруг совершенно успокоило Альбина. Он также устроился возле костра, и оруженосец подал ему чай.
«Слуги, слуги мои верные, — думал Альбин, посматривая на своих безмятежных карликов, — что с вас взять, коли вы мутанты… Этот Сулла даже меня ошеломляет».
А Сулла прихлебывал чай — кружку за кружкой — и бесконечно рассказывал о своей villa rustica, о своре охотничьих струфианов, которых нарочно натаскали на простосуппусов, — «умора поглядеть, как бегут во время травли: те юркают, а эти — лапой их и клювами!»; о друзьях и клиентах фамилии — «любезнейшие и приятнейшие contubernalis, хоть и мутанты»; о местных дамах — «матроны так себе, зато конкубины — медовая роса!»; наконец, о дружеских пирушках в лучших традициях Светония и Тацита: «суп из простосуппуса, ха-ха-ха!».
Сулла все говорил и говорил, и Альбин чувствовал, что начинает терять сознание. В глазах у него то темнело, то странно вспыхивало, голова мучительно тяжелела, а в ушах продолжал звучать безжалостный голос Суллы, и в одно краткое мгновение, когда сознание Альбина вдруг полностью прояснилось, он увидел прямо перед собой лицо Луция Корнелия: молочное, чуть одутловатое, красивое отталкивающей женственной красотой, сладенькое яблочной гнильцой. Ледяные глаза оценивали, ощупывали, взвешивали Альбина Антонина. Вот взгляд узких зрачков соединился со взглядом Альбина, и он все понял — его мозг словно бы прошило сапожной иглой, — но понял также, что уже поздно. «И все-таки Сулла патриций», — подумал Альбин, прежде чем над ним сомкнулись мазутные воды забытья.
* * *
Тэкла спала и видела сны. Во сне она летала, раскидывая руки и хватая пальцами облака. Отчего-то это было ей смешно, и смех наполнял все ее невесомое тело золотистыми искорками. А внизу, на земле, смотрел, запрокинув голову, Альбин. Волосы у него стояли дыбом. Когда Тэкла пролетала над ним, золотые огоньки осыпались с ее тела и дождем падали на Альбина, а он ловил их губами.
Но вот что-то изменилось вокруг них — небо ли потемнело, искорки ли погасли — только Альбин протянул к ней неожиданно руки и задвигал губами в явной тревоге. Сперва Тэкла ничего не понимала и только старательно прислушивалась, но затем разобрала: «Лети, лети прочь! Скорее, скорее!» — и пробудилась.
Вокруг ничего, вроде бы, не изменилось. В стороне догорал костер. Карлики спали у самого огня. Линкест лежал навзничь возле своих носилок. Альбин был тут же — в неудобном положении, головой на бревне, приспособленном под сиденье. Один глаз его был полуоткрыт и смотрел прямо на Тэклу — изумленно. А рядом крепко спал, разметав руки, незнакомец с золотыми волосами.
Ничего подозрительного в этой картине Тэкла не нашла. Разве что незнакомец… но он спал по-настоящему, не притворялся, это она видела ясно.
И вдруг из леса, бесшумно и все разом, выступили еще человек десять. И все они были, как зеркальное отражение, похожи на того первого, что спал у костра.
Шагая, они одновременно с тем потряхивали в воздухе руками. Поначалу это выглядело совершенно бессмысленным, но вот солнце по-особому, благодетельно-искоса, послало длинный луч, и пустой воздух заполнился множеством белесых черточек. «Сеть!» — подумала Тэкла, и тотчас стали ей понятны и недавнее сонное видение, где Антонин безголосо кричал ей: «Спасайся!», и крепкое, неестественное забытье лежащих у костра.
Одинаковые между тем успели приблизиться, и расстояние от них до лагеря вдруг показалось Тэкле чересчур малым.
Шумно, как тетерка, взвилась она в воздух, поднимаясь из густой высокой травы. Тревожно забили в полете тяжелые складки ее одежды, дважды больно, как хлыст, ударила по спине коса, сверкнуло золотое шитье на головном уборе и вороте, — надвигающимся одинаковым людям взлетающая Тэкла предстала живой стрелой огня. На миг они остановились, и двое из них схватились за арбалеты. Слепя и обманывая вспышками, Тэкла метнулась в сторону, затем вдруг поднялась еще выше и, сделав стремительный зигзаг, исчезла за деревьями.