Карлики завтракали, а злополучный Линкест, охваченный скорбью, непонимающе глядел в котелок, когда от четверых пленников-оруженосцев пришел ликующий телепатический сигнал.
Этот сигнал прозвучал в умах обоих братцев столь отчетливо и громко,. что они разом подскочили, поперхнулись и принялись лупить друг друга по спинам, чтобы не задохнуться насмерть.
— Мы видели патрона! — вопили в сознании вольных оруженосцев четверо их братьев, все разом. — Патрон цел! Он здесь! В цепях! Бедненький! Страдает! Не ранен! Оскорблен! Удивлен! Растерян! Не в панике! Накормлен! Опечален! Умыт!
— Тихо! — мысленно гаркнули оруженосцы. — По очереди! Внятно! Где патрон?
И тут в их бедных головах взорвалось — словно с колокольни болонской церкви Архангелов уронили огромную корзину тлеющих углей:
— Здесь!!!
А затем рассыпалось подпрыгивающими огоньками:
— В соседнем здании!
— Через перистиль от нас!
— В третьем от стены!
— Если стоять лицом к лесу — на борей-борей-эвр!
— К аквилону от главной лаборатории!
— В четвертом, если идти от ворот!
— Всего их пять!
— Шесть!
Карлики, сбившись, замолчали.
Их свободные братья послали вопрос:
— Кого пять или шесть?
— Зданий! — пришел хоровой ответ.
И опять началось:
— Охранники — Суллы!
— Их тут пятнадцать или шестнадцать!
— Или четырнадцать!
— А есть еще прислуга!
— Они крохи!
— Здешняя прислуга — крохи! Глупенькие, слабенькие!
— Неудачные эксперименты!
— Он называет их «отходами»!
— По-моему, «обрезками»!
— Кто называет? — спросили свободные братья.
— Главный гад!
— Метробиус!
— Монстр!
— Генетический преступник!
— Молекулярный вор! — высказался один из пленников, и все шестеро близнецов озадаченно замолчали.
Линкест неожиданно поднял на своих спутников страдальческие глаза. Карлики засопели, недовольные. Потом один из них, прервав телепатическое общение с остальными, заговорил с тэклиным рабом.
— Посмотри на себя! — в сердцах восклицал оруженосец, смутно надеясь встряхнуть Линкеста и вернуть его к реальности. Борода карлика тряслась при этом так, что, казалось, вот-вот отклеится от лица. — Как тебе не совестно, Линкест! Молодой, здоровый человек! Мужчина! Никакой от тебя пользы! Ни помощи, ни поддержки — сидишь и точишь слезу, как старая дева!
При этих жестоких словах Линкест пошире раскрыл рот — карлик только диву давался, каким огромным этот рот оказался, — и безмолвно взвыл от горя. Слезы, каждая размером с райское яблочко, так и посыпались из его неподвижных, ставших стеклянистыми глаз.
Карлик досадливо махнул коротенькой волосатой рукой.
— Ну тебя… Только ради патрона тебя терпим… Ешь давай, понял? Не то — во! — И он показал Линкесту кулак.
И тут в его сознание опять ворвались братья.
И тут в его сознание опять ворвались братья.
— Патрона повели к главному!
— Мы слыхали, как он свистит в коридоре!
— Только что!
— Заковали!
— Повели коридорами!
— А нам еду принесли! Готовят — дрянь!
Свободные близнецы спросили у пленников:
— Как настроение патрона?
— Свистел уныло, — предположил один.
Другой возразил:
— Бодро. Как собаке!
И опять поднялось:
— Свистел как обычно!
— Свистел как бы в задумчивости!
— Чуть не плача!
— Гневно!
— Огорченно!
— По-моему, они заковали его в цепи!
— Ясно, — сказали вольные оруженосцы. — Ладно, мы пока будем завтракать. У нас перепелка в грибах и с корнем тигрового камыша.
— А у нас вареная говядина, — донеслось из плена, — только жесткая и недосоленая.
* * *
Метробиус действительно велел этим утром доставить к нему захваченного патриция — для первого санитарного осмотра и нового разговора. За Альбином пришел другой Сулла — Секст. Этот был ощутимо новее вчерашнего Гнея Корнелия и обладал отвратительной привычкой за все хвататься руками. Пока Альбин, насколько позволяло его положение, приводил себя в порядок, Секст Корнелий перетрогал все голографические картинки, оставив везде отпечатки липких от пота пальцев. Затем набежали гурьбой прислужники — крошечные подобия Сулл. Они захлопотали, заковывая руки Альбина в тесные кандалы и защелкивая автоматические замочки. Альбин не мог даже толком разглядеть, сколько их суетилось вокруг, — крошки непрерывно менялись местами, подпрыгивали, мельтешили и при этом все время чирикали на своем невнятном наречии. Потом они мгновенно исчезли, а Альбин следом за Секстом Корнелием вышел в коридор и побрел по коврам и лестницам, то поднимаясь на десяток ступенек, то опять спускаясь, то заворачивая за угол. Изредка как будто тянуло сквозняком, хотя никаких видимых дверей или окон по пути не встречалось.
И вот перед ними дверь с большим стеклянным витражом. Внутри помещения горел свет, так что витраж был хорошо освещен, и Альбин имел сомнительное удовольствие разглядеть изображенную не без искусства стеклянную сцену: обнаженный мужчина, обвитый стеблями какого-то длинного колючего растения с узкими редкими листьями, целует в губы отрубленную голову отрока. Глаза отрока, вытаращенные, глядят прямо в лицо мужчины. Из обрубка шеи струями льется кровь и свисают две жилки. Свободной рукой мужчина сжимает свой детородный орган. Но наиболее мерзким показался Альбину в этой картине похотливый изгиб напряженной спины сластолюбца. При виде этого изгиба, не долго думая, патриций размахнулся и скованными руками нанес сильным удар по витражу. Стекло лопнуло сразу в нескольких местах, вместо головы целующего мужчины образовалась дыра, сквозь коротую хлынул ничем не замутненный свет лампы. Боль взрезала руки Альбина и, сперва яркая и чистая, вскорости отупела и принялась нудно пилить кулаки и запястья.