Тем временем Суллу, фальшиво припадающего на здоровые ноги, подвели к патрицию Эмилию. Сулла склонился перед имаго и широко взмахнул рукой. Жест был изящным — в этом Сулле, как он ни отвратителен, не откажешь.
Брат Тассилон, ложный патриций, при виде клона ощутил внезапную и неуместную зависть и тотчас начал с нею бороться. Чтобы укрепить себя, он стал думать о возвышенных вещах, недоступных искусственной имитации жизни.
В орден брат Тассилон попал подростком. Подобно многим летальным мутантам, он был крайне несчастным подростком. Августа Винделиков увидела его осенним дождливым днем, а увидев брезгливо сморщила нос и отдернула руку, не пожелав оделить никаким подаянием, — столь непригляден был юный мутант, о котором точнее было бы сказать не «покрытый», но «поросший» многочисленными язвами. В кабак его не пустили, несмотря на то, что мутант располагал деньгами; в результате Тассилон оказался в базилике и там согревался.
В тот вечер отец Юнгерикс проводил с орденом семинар по теоретическому добру. Бездомному мутанту позволили остаться и послушать. Отец Юнгерикс сказал, в кратких словах, следующее. Любую недостачу, сказал он, восполняет любящий нас Исус. Голодному Исус вместо хлеба, безбрачному — вместо супруга, бездетному — вместо ребенка, бездомному — вместо дома. И чем больше недостача, тем больше места в жизни мутанта занимает Исус. А жизнь летального мутанта, лишенного большей части житейского блага, — почти вся сплошь Исус, и это есть наибольшее возможное благо.
Вот что восстанавливал в памяти брат Тассилон, слово за словом, словно низал жемчужные четки на нить, а потом охватил всю эту мысль разом, целиком, как бы обняв ее чувствами, и ощутил ее медленное, ласковое вхождение в душу. Это помогло ему вынести присутствие Суллы и избавиться от ненужной зависти, ибо телесное совершенство клона является ложью и отдаляет от Исуса…
— Приветствую вас, любезный… э… — заговорил патриций Эмилий рассеянно.
— Гай Корнелий, — молвил Сулла.
— О! — выговорил фальшивый Эмилий. — Корнелий? Корнелий?
— Увы, — рассмеялся Сулла, — мои благороднокровные предки давно сбились с пути и смешали свою кровь с мутантской жижицей…
— А! — сказал Эмилий Павел и замолчал.
Сулла поежился, оглянулся, встретил взгляд брата Иммо, который, с флягой в руке, опирался на плечо Тангалаки, очень красномордого, — и повернулся вновь к Эмилию.
— Я, с позволения… Владею в здешних краях кой-какой землишкой…
— Э? — сказал Эмилий Павел.
— Прелестная маленькая латифундия, — пояснил Сулла. — Охота, конкубинки, изысканная стряпня. Изящное времяпрепровождение. Поэзия. Есть книги, чтецы. Я ждал вот этого достойного Еврипида Тангалаки, моего давнего и надежного поставщика разных мелочей… важных мелочей, так сказать, добавления к увеселению, ха-ха-ха!.
. Узнав о том, что Еврипид встретил в наших неприветливых чащобах настоящего патриция, я вышел навстречу сам. Обычно я посылаю дворецкого, но здесь, вы понимаете, случай особый… Словом, прошу ко мне!
— Куда? — спросил Эмилий Павел неприязненно.
— На мою латифундию. Горячая ванна с благовониями и гладкими красавицами-мутантками…
— Я направляюсь в Колонию Агриппину, — сказал Эмилий, — к чистой, непорочной, благороднокровной невесте-патрицианке…
— Одно другому никак не помешает, — подхватил Сулла. — Невеста — это одно, а прелестна — совсем иное, ха-ха! После ванны — превосходный обед и постель. Чистое белье. Какое предпочитаете — полотно, шелк? Я люблю шелк — так скользит… Это интригует — шелк, верно? Заставляет ждать необычного… Но полотно тоже великолепное, за это поручусь. Камышовый крахмал тончайшего помола. Высшее качество! Завтра мы умрем! Наслаждайтесь, друг мой, наслаждайтесь.
— Вы завтра умрете? — спросил Эмилий Павел.
— В фигуральном смысле — да. Перед сном — подогретое вино. Во время сна — тихая музыка.
— Гм, — сказал Эмилий. — Заманчиво.
— Это честь для меня, — мечтательно вздохнул Гай Корнелий Сулла. — Впрочем, латифундия, как я уже сказал, маленькая. Часть свиты придется оставить в лесу.
— Ладно, — неожиданно легко согласился патриций Эмилий. Он оглядел стоящих вокруг и указал пальцем на брата Иммо, брата Колумбана и еще двоих, выбранных как будто наугад. — Вы — со мной, прочие — здесь! Вам пришлют хорошую еду.
— Разумеется! — тотчас сказал Сулла.
Теперь, злорадно подумал брат Тассилон, у него появится еще одна забота: незаметно от других Сулл вынести из латифундии жратвы на девятнадцать мутантов. А попробуй не доставить ужин — оставшиеся девятнадцать сперва возмутятся, что их бросили в лесу голодными, а затем ведь могут и всполошиться, не случилось ли чего с патроном! Ну вот, по крайней мере, одному из Сулл будет на нынешнюю ночь занятие.
— А нам что теперь делать? — тихонько спросила Тэкла у одного брата, которого звали Энцелин.
— Отдыхать, сестра Аврелия, — ответил он. — И ждать, конечно.
И тут случилось вот что. Линкест, доселе лежавший на земле, по обыкновению, неподвижно и почти бездыханно, вдруг открыл глаза, разлепил губы и тихо забулькал горлом. Тэкла положила ладошку ему на лоб, желая успокоить, но Линкест продолжал напрягаться и наконец выговорил: