Преображенный брат Иммо назвал девушке себя, дабы она могла узнать его, если понадобится, в новом обличии. Прочие просто, смеясь, коснулись ее плеча, чтобы она снова почувствовала их братскую близость.
Вместе с искажением внешности изменилось и поведение членов отряда. Если доселе они передвигались таясь и скрываясь, то теперь, напротив, пошли совершенно открыто, громко болтая, даже ссорясь как можно более шумно. Затем они и вовсе остановились и развели преогромный костер.
Тем временем двое карликов и безутешный Линкест сидели в густом лесу, скучали, волновались очень за патрона — как он там, в плену? — и то и дело поглядывали в небо, не летит ли Тэкла Аврелия Долабелла. Но Тэклы пока что видно не было, зато совсем неподалеку на неприметной тропинке послышались шаги, с беспечным хрустом переломилась ветка, после — другая, а после переменившимся ветром донесло запах костерного дыма. Братцы, не сговариваясь даже взглядами, приподнялись — косматые кочки, и вприпрыжку, приседая, поскакали туда, откуда доносился звук. А Линкест распластался на земле и насыпал поверх своего плоского тела опавших листьев, после чего сделался совершенно незаметным.
Сопровождавшие лже-Эмилия мутанты похватались за оружие еще до того, как карлики выбрались на поляну. Не успели маленькие братцы как следует рассмотреть происходящее, а их уже похватали за бороды и потащили к важному господину, сидевшему на пне и помахивавшему веточкой — чтобы отгонять мюкков.
— А эт-та что такое? — вопросил Эмилий.
Братцы выпучили глаза, завидев этого незнакомого патриция.
— Не может быть! — вскричали они хором.
Эмилий грозно фыркнул.
— Чего не может быть?
— Чтоб ты был патрицием! — выпалил один из братьев. — Это уж слишком… Наверное, ты клон.
— Повесить? — сквозь зубы осведомился брат Иммо. Тэкла по голосу слышала, что он от души забавляется.
Карлики забились, прижатые своими стражами к земле, как пойманные лягушки.
— Вы пожалеете! — визгнул один. — Наш патрон узнает — и тебе не поздоровится!
— Да-а? — изумился Эмилий. — Скажите на милость, меня пытаются запугать! А как он узнает, ваш патрон? — И ядовитенько засмеялся.
— Они телепаты, — произнесла Тэкла громко из-под капюшона. — Это верные мутанты, брат Тассилон, оруженосцы Антонина. — Она сняла капюшон и устремила на карликов строгий синий взор. — Где мой Линкест?
— Живой он, — хмуро сказал один из братьев. — А ты, значит, с ними, доминилла? Или они тебя держат в плену? Заставили? Ты не бойся, если что — скажи нам. Чьи это клоны?
— Это не клоны. Я привела помощь, как и обещала. И заклинаю вас верностью Антонину — слушайтесь их во всем.
— Кто они такие? — не унимались оруженосцы. — Что это за патриций, а?
— Это Эмилий, — сказала Тэкла.
Карлики высвободились наконец из удерживающих рук, воззрились на имаго, скрывшую истинные черты брата Тассилона. Глазки оруженосцев одинаково сощурились — зло и недоверчиво.
— А нет таких патрициев — Эмилиев, — сказал один. — Эмилии давно мутировали.
— Мутировали Эмилии Церретаны из Арки Кесарийской, — высокомерно проговорило лицо-имаго. — А я — Эмилий Павел из Гланума.
— Ух ты! — сказали оруженосцы Антонина. — А на самом деле?
— Это братия ордена воинствующего милосердия летальных мутантов, — ответил за всех брат Иммо. — И довольно с вас на первое время.
— Угу, — сказали братцы. — Приведем, пожалуй, Линкеста, пока он грибами не порос.
Когда они скрылись в чаще, брат Иммо одобрительно произнес:
— Воистину, вот верные мутанты!
— Кого мы ждем? — решилась спросить Тэкла.
Имаго приблизился к ее лицу, и Тэкла вдохнула смешанный запах прогорклых благовоний и старого воска.
— Сулл, разумеется, — отозвалось изображение Эмилия Павла. — Суллы не пропустят столь лакомой добычи.
Но первым обнаружил их не Сулла, а некто совершенно иной — впрочем, отнюдь не чуждый ни Суллам, ни этому повествованию. Звали этого нового мутанта Еврипид Тангалаки.
Тем, кто никогда не встречался с Еврипидом Тангалаки, лучше об этом субъекте ничего и не знать; но уж коль скоро он самочинно вплелся в историю о путешествии Альбина Антонина по Арденнскому лесу, то дело другое: теперь, напротив, следует приглядеться к Еврипиду наиболее пристальным образом, поскольку от него возможно ожидать любой выходки.
Еврипид Тангалаки явил себя свету на дальних рубежах Ромарики, в малом каменном городке у подножия великих гор, из коих главнейшая, называемая Олимп, представляла собою окаменевшего бога язычников именем Дий.
Еврипид Тангалаки явил себя свету на дальних рубежах Ромарики, в малом каменном городке у подножия великих гор, из коих главнейшая, называемая Олимп, представляла собою окаменевшего бога язычников именем Дий. Произошел Еврипид от родителя-священнослужителя, который искренне заблуждался и был честным несторианином, то есть исповедовал, что Христос живший и умерший — это нечто одно, а Христос живущий и грядущий судить — это нечто совершенно иное, хотя оба они чудным образом сочетаются в лоне Церкви, которая одновременно есть Пресвятая Дева. Для неизощренных умов местной паствы сия суровая вера представляла собою нечто труднопереваримое, а потому и паства год от года оскудевала.