Не один десяток лет в высших церковных сферах велись кровопролитные споры о том, следует ли изменить старинное правило, согласно которому уроды и рабы не могут gudjinon — священничествовать, как говорят в Ромарике. Придерживаться этого закона во всей полноте означало оставить паству без пастырей, поскольку светские предписания и обыкновенный здравый смысл препятствовали патрициям принимать на себя иго безбрачия.
Да, не в мутации и уродстве беда, а в безнадежном постарении человеческих душ. И глядя из года в год в угасшие глаза прихожан, отец Юнгерикс чувствовал, как в его душе совершенно ненужным грузом накапливается усталость, а это ему очень мешало.
И вот приходит неизвестно откуда эта гостья, вертится перед ним и сама не замечает, как то и дело чуть взлетает над мостовой, словно мушка. Этому старому строгому священнику Тэкла, разумеется, поостереглась рассказывать, что ее поцеловали когда-то Ангелы, — неизвестно ведь, как он к такому отнесется, — да только говорить этого и не требовалось: отец Юнгерикс сам все видел, оттого и радовался.
Взяв Тэклу за обе руки, он тихонько потянул ее вниз, и девушка, немного смутившись, опустилась на землю.
— Что у тебя в сердце, — сказал отец Юнгерикс, — говори тотчас.
— Мне нужна помощь, — начала Тэкла доверчиво. — Точнее, не мне, а одному очень знатному человеку. Патрицию. Ой-ой-ой, даже не знаю, как и сказать! Этот ваш… ну, статуя — он эталон?
Старичок растерялся немного, не вполне понимая, в какую новую сторону неожиданно вильнул разговор.
— Статуя? — переспросил он. — Laudi? Фигура?
Тэкла закивала и завертела рукой у себя над головой, показывая высокий шлем с гребнем и перьями.
Отец Юнгерикс засмеялся, обрадованный тем, что снова ухватил нить беседы.
— Это есть проконсул Марк Амелий Скаурус, — пояснил он. — Он стоит давно для память. Он великий муж.
— Но он — эталон? — настойчиво повторила Тэкла.
Он великий муж.
— Но он — эталон? — настойчиво повторила Тэкла.
Отец Юнгерикс видел, что этот вопрос для нее почему-то очень важен, и застрадал оттого, что совершенно не знал, как ответить. Слово «эталон» применительно к памятнику Марку Амелию Скаурусу было старику священнику решительно непонятно. В незапамятные времена монумент возвели по приказанию Муниция Лентата, преемника Скауруса, — вот и все, что он знал.
Поэтому он ответил наугад:
— Ни в одном случае. Нет.
Тэкла тотчас просияла, и глядя на нее расцвел и отец Юнгерикс.
— Очень хорошо, — сказала она, — я могу продолжать. Я шла в Могонциак по важному делу и со мной был патриций. Его имя — Альбин Антонин, из болонских Антонинов. Он направляется в Лютецию, где унаследовал удел от своего родственника.
— Я глубоко вникаю, — заверил ее отец Юнгерикс.
Подбодренная этими словами, Тэкла перешла прямо к сути:
— Его похитили!
— Украли? — уточнил старик, не веря услышанному. — Хвать? Цоп? Как вор?
Тэкла закивала головой в высоком уборе.
— Именно!
— Это есть naiteins, — сказал отец Юнгерикс серьезно. — Святопреступление. Покушение на совершенное тело, которое есть подобий от Адам.
— Вы абсолютно правы, святой отец, — разволновалась Тэкла. — Я расскажу все, а вы уж решите, сможете ли нам помочь.
И она рассказала — про клоны Корнелия Суллы, про нелегальную генетическую лабораторию, скрытую в густом лесу, и про главаря всей банды — жуткого типа по имени Европиус.
На протяжении этого рассказа священник переспрашивал ее по многу раз, чтобы быть уверенным в том, что ничего не пропустил и не перепутал. При имени «Европиус» он долго, с недоумением щипал себя за манжеты — такая уж у него была привычка — а потом переспросил:
— Точно ли Европиус?
— Нет, — признала Тэкла. — Может быть, как-то иначе. Но похоже.
— Ты его видела лицом перед лицо?
— Нет… только объедки на блюде и кувшин.
— Много лет давно назад, — заговорил отец Юнгерикс, — ловили банду Метробиуса. Он хватал и грабил люди, делал ужасное дело с их телом. У него лабораториум, много оборудований — все украденный.
— Это он! — горячо сказала Тэкла. — Я просто уверена! У, гадина!
Она сжала в кулачок свою руку-рукавичку и потрясла ею. Священник с тихой грустью глянул на этот маленький кулачок и покачал головой.
— Чрезвычайно недостаточно, — заметил он. — К счастью, Церковь есть соборный разум. Мы должны войти, так как скоро богослужений для Исус Кристос.
Он открыл маленькую дверцу, и Тэкла зашла вслед за ним в полутемное помещение, где было прохладно и пахло камнем, маслом и воском.
Узкие окна, прорубленные в стенах, впускали внутрь три пары полос света, которые скрещивались перед алтарем, в самом центре и ближе к выходу — как раз там, где у стены стояла небольшая статуя, изображавшая старого человека в длинном балахоне. Перед статуей лежала горка белых камней — некоторые были разрисованы таким образом, что выглядели похожими на черепа.
Между этими камнями были вставлены очень длинные и довольно кривые свечки. Многие оплыли; «черепа» были сплошь закапаны воском.
В щитовой руке каменный старик держал деревянный посох с позолоченным навершием в форме круглого хлебца, а в мечевой — наполовину развернутый свиток. Можно было разобрать надпись: