— Странно, — молвила она, — мутанты не любят перемен и боятся их, но когда неизбежное случается, почти все примиряются с ним довольно легко…
Альбин понял, что она недоговаривает, и спросил:
— Кроме?
— Кроме идеально приспособленных к данной среде. Те сразу погибают, — сказала Тэкла. — Ответь мне, Альбин Антонин, почему патрициев считают осью мироздания? Тебя учили этому?
— Меня учили, что патриций подчиняет свою жизнь долгу, — заговорил Альбин после короткого молчания. — Он обязан служить всему остальному человечеству, в чем бы это служение ни выражалось и в какие бы уродливые и странные телесные формы ни облекалась человеческая душа. Поэтому мир в определенной степени держится на патрициях. Хоть их и немного.
— Патриции, будучи совершенными людьми, могут жить в любых условиях, — сказала Тэкла. — Вот в чем дело. Они выживают в мороз и в зной, в пустыне и влажных лесах. Они могут жить в большом городе и в одинокой пещере; им нипочем ни царский сан, ни полная зависимость от другого человека. Понимаешь меня? Патрицию открыто бытие во всей полноте, а мутанту — только часть сферы, несколько сегментов. Резкая перемена климата, ремесла, социального положения, пищевого рациона, состава воды — и мутант погибает. Вот в чем дело, Альбин Антонин.
Альбин почему-то сразу понял, что именно хотела ему сказать Тэкла:
— По-твоему, Линкест не выдержит тягот независимой жизни?
Тэкла двинула бровями.
— Если ты считаешь, что ему лучше остаться в Могонциаке, то я, пожалуй, действительно оставлю его там. Найду ему хорошего хозяина и передам из рук в руки.
— Лучше жену, — сказал Альбин.
Тэкла засмеялась, но немного натянуто. Уголки ее губ криво изогнулись.
— Можно и жену, — согласилась она.
— Добрую, — добавил Альбин.
— Добрую, — вздохнула Тэкла.
На том разговор и закончился.
* * *
Уходили перед рассветом, без лишних глаз. Тэкла быстро вывела маленький отряд из деревни обратно на виа Фламиния Лупа, показав заодно остатки древнего проселка, сейчас совершенно заросшего мхом и мелким кустарником. Некогда эта дорога была достаточной для того, чтобы разъехались две телеги, запряженные быками, — одна направляющаяся от большака в деревню, другая прочь от нее.
Антонин, следуя приглашению Тэклы, сунул пальцы в разрытый мох и пощупал твердый камень дорожной плиты. Ему казалось, что этот камень вот-вот раскроет нечто — какие-то поразительные вещи. Легионы на марше с парящими в небе серебряными орлами, медленные телеги обоза, где на смятых золотых кубках сидят красивые пленницы с распущенными волосами, отшельник с тихим лицом, невредимый посреди волчьей стаи.
Легионы на марше с парящими в небе серебряными орлами, медленные телеги обоза, где на смятых золотых кубках сидят красивые пленницы с распущенными волосами, отшельник с тихим лицом, невредимый посреди волчьей стаи. Все это было здесь, погребенное подо мхом.
Антонин подержал ладонь на плите, как на груди больного, словно пытался уловить биение слабеющего сердца, а затем встал и обтер руку о сагум.
Люмен только начался и обещал быть довольно теплым. Не стоило терять времени.
Тэкла шла рядом, то ступая по дороге, то чуть взмывая над ней.
— Скажи, Антонин, почему ты идешь пешком? Ведь это долго! Твое путешествие едва ли завершится и поздней осенью!
— Это традиция, — отвечал Альбин Антонин. — Патриции всегда ходили пешком. В древности они, не имея лошадей, покрывали в кратчайшие сроки огромные расстояния. Это ужасало их врагов и в конце концов бросило к их ногам и Ромарику, и Германарику. Увидишь, мы выйдем за пределы борея Арденнского леса задолго до осенних дождей. То есть, — спохватился он, — я хотел сказать, что отправлю тебе известие об этом в Могонциак.
Тэкла тихонько засмеялась. Ей была приятна оговорка Антонина.
Их окружал лес без конца и края. Мнилось, он простирается везде — в воздухе до самого неба нависали широкие властные ветви, приют для множества живых тварей, под землей, до самого средоточия тверди, переплетались суровые корни. Впереди и позади, насколько видел глаз и насколько дотягивалось чувство, были стволы, кустарники, травы, огромные папоротники, косматые лишайники — и ничего кроме этого. Человек мог противопоставить всемогущему лесу лишь свое патрицианское упорство. В противном случае ему оставалось выкопать себе нору поглубже, забиться туда и превратиться в еще одну тварь из Арденнского леса.
О здешних мутантах Тэкла знала немногое. До Могонциака было не менее дюжины дней пути — все прямо и прямо по виа Фламиния. Тэкла никогда не бывала в городе. Раз в полгода, а то и реже оттуда добирался на телеге, запряженной двумя лошаками, тамошний почтарь. Привозил вести и товары — новые лекарства, городскую посуду, книги, краску для пряжи, разные вещи, заказанные ему в прежний приезд. Почтаря — высокого старика в рваном пальто до пят — вели к кому-нибудь из старейшин, чаще всего к капитан-командору, и там несколько дней угощали и поили, выспрашивая о том, об этом. Он охотно пил и кушал и рассказывал без умолку, прерываясь только на сон.
От него Тэкла слыхала, что между ее родной деревней и Могонциаком есть еще несколько поселений, все далеко от дороги, и что мутанты там странные. Неприятные, как выразился почтарь.