— Вряд ли здесь найдется хорошая вода, — протянула Тэкла.
Линкест, как назвала Тэкла кривобокого юношу, тихо покачал головой.
— Он что, немой? — спросил один из близнецов.
— Просто не любит разговаривать, — объяснила Тэкла. И обратилась к Линкесту: — Для господина подашь воду, ясно тебе?
— И пиво, — добавил другой близнец.
Линкест двинулся было прочь — он ходил, чуть забирая влево и сильно размахивая правой рукой, — но тут завопил один из капитанов:
— А ну, стой! Ты, ты! Стой, мутант!
Линкест замер, стремительно и с нескрываемым страхом поглядев на Тэклу. Девушка зашумела пышными одеяниями и выступила вперед. Теперь она ступала прямо по земле.
— В чем дело, Арридей? — осведомилась она, сильно щурясь. Солнце било ей в глаза, украшения на ее головном уборе пылали.
— Пусть пока останется здесь, — повторил старейшина.
— Нет уж, пусть убирается! — крикнул другой капитан. — Живо!
Тэкла топнула ногой.
— Ну вот что! Я не позволю вам запугивать моего человека, ясно? Он пойдет туда, куда я велела, а разговаривать будете со мной. Пока что я в своем праве.
Линкест торопливо скрылся. Тэкла проводила его взглядом, а затем обратилась к Альбину:
— Тебе ведь понравился его плащ?
— Хорошая одежда, доминилла, — сказал Альбин вполне искренне.
Тэкла радостно разрумянилась.
— Я сама и пряду, и тку. Я всех своих рабов одеваю.
— О! — вымолвил Альбин.
— Да, — повторила Тэкла. — У меня их трое и все одеты — любо-дорого посмотреть.
— По-моему, ваши капитаны сильно встревожены, — вдруг сказал Альбин. — Мне это не нравится, доминилла. Я не хотел бы стать причиной беспорядков и бед.
«Встревожены» и даже «сильно встревожены» было довольно мягким обозначением для того, что творилось в штаб-квартире совета. Капитаны подпрыгивали на подушках, дергали ногами, трясли в воздухе руками и кричали, оплевывая друг друга, все одновременно.
— Уйдем отсюда, — предложила Тэкла. — Ближайшие две-три склянки им будет чем заняться и без нас.
Она хихикнула — почему-то злорадно — и заскользила по траве. Альбин и пять его оруженосцев последовали за девушкой. Шестой карлик остался, чтобы понаблюдать за старейшинами. «Как хотите, — подумал он, адресуя мысль своим братьям, — а я не доверяю этой шайке взбесившихся мутантов. Ломаного сестерция они не стоят, вот что».
Одуванчиковая роща располагалась чуть в стороне от деревни. Идти туда следовало по узкой тропе, прорубленной в густых влажных зарослях низинных трав, по сырой черной земле, которая норовила поглотить сапоги и более никогда не выпускать их из своих чавкающих объятий.
Идти туда следовало по узкой тропе, прорубленной в густых влажных зарослях низинных трав, по сырой черной земле, которая норовила поглотить сапоги и более никогда не выпускать их из своих чавкающих объятий.
После низины тропинка взбиралась на крутой склон и буквально вытряхивала путников, как горошины из узкой горловины кушвина, на просторную светлую поляну, заросшую одуванчиками в человеческий рост. Огромные золотоволосые головы тихо покачивались, причудливо изрезанные листья стояли неколебимо — даже ветер, довольно ощутимый здесь, на открытом пространстве, был им нипочем. В этой золотой роще стоял небольшой вкопанный в землю бревенчатый стол. Линкест успел накрыть его свежей полотняной скатертью и водрузить на середину деревянный кругляшок — спил толстого ствола.
Две смешливые худышки с жиденькими косичками, обе едва четырнадцати лет, раскладывали плотные листья подорожника — видимо, это заменяло тарелки. Альбин, теперь уже кое-что понимавший в местных обычаях, отметил, что девочки одеты в платья работы Летающей Тэклы. Они утопали в море пышных складок и драпировок. Тоненькие ручки-палочки на миг высовывались из широченных рукавов, подкладывая к тарелкам ножи, после чего сразу же прятались, втягивались, как щупальца в раковину.
Посреди стола уже красовался обещанный кролик. Он был размером с полугодовалого поросенка, не меньше, с румяной корочкой и неизвестным плодом в пасти. На каждую тарелку-лист положили по круглому жесткому хлебу из очень темной муки. Из столовых приборов подали только ножи, а из напитков — обещанное пиво и воду подозрительного зеленоватого оттенка.
Альбин с восторгом угощался домашней стряпней. Карлики вели себя более сдержанно. Девочки-служаночки ограничились хлебцами, обкусывая их по краям маленькими острыми зубками. Так же поступала и Тэкла: держа круглый хлебец обеими руками, она медленно поворачивала его, всякий раз съедая кусочек, так что, уменьшаясь постепенно в диаметре, он не утрачивал идеально круглой формы. Видимо, этого требовали правила хорошего тона.
К несчастью, Альбин понял это лишь после того, как нарушил их все: смял хлебец, отрезал кусок мяса ножом (ножами принято выскабливать внутренности, облитые густой пряной подливой), утер жир с подбородка листом подорожника и выпил воды прямо из кувшина, поскольку не обнаружил ничего похожего на стаканы. Увидев, как служаночка осторожно наливает пиво Тэкле в горсти, Альбин покраснел. Тэкла переправила содержимое ладоней в рот и заметила Альбину:
— Тебе незачем стыдиться. Патриций может делать все, что захочет.