И… Кровь застыла у Еврипида Тангалаки в жилах. Он прищурился, надавил пальцем на глазное яблоко, трижды плюнул себе в ладонь — видение не исчезало.
Патриций!
Нет, Еврипид Тангалаки, нет, родимый, это не охотники из Аквинка по твои бедовые головушки; это — долгожданная удача, да прямо в твои загребущие рученьки! И Суллы еще не явились, они будут только к вечеру. Договоренность была — на полночь. Время есть. Ай-ай, как бы ничего не упустить, не перепутать, как бы половчее ухватить сию дивную Фортуну за круглые ее бочка…
Тангалаки еле слышно простонал сквозь стиснутые зубы — чувства так и распирали его. Он перекатился на спину и прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями.
Патриций. Здесь, в Арденнском лесу.
Ах, девица-красавица, банкирская дочь, ты и сама не знаешь, как тебе повезло! Какой генетический материал заготовит для тебя добрый Тангалаки. И можно будет, не опасаясь последствий, никуда не уезжать, остаться после свадьбы и после родов. Есть-пить с золотых блюд, получать подарочки. Потому что теперь патриций настоящий, не подделка. И вытяжка будет настоящая. Счастливый дед-банкир осыплет Еврипида Тангалаки алмазами, а слава благодетеля мутантов тайно разбежится по всей Ромарике, доберется до Гардарики — деньги можно будет грести лопатой…
Ну все. Пора действовать. По-умному. Тангалаки решился — открыл глаза и тотчас же встретил чужой взгляд. Вот так дела! Пока он плавал в сладостной, ослепительной грезе, его выследили. Чужие глаза были желтые, внимательные.
— Ну что ж, вылезай, — проговорил голос как-то весело, легкомысленным тоном.
Еврипид выбрался из-под куста и встал, отряхиваясь.
— Мир вам, честные мутанты! — затараторил он. — А гляньте-ка лучше на мои таланты! Есть ленты, плетенье, всякое украшенье…
— Фью, — еще более развеселился желтоглазый. — Коробейника словили!
Приседая и на ходу загребая ногами, как бы выплясывая, Еврипид Тангалаки шел, ведомый под руки, прямо к заветной цели — к патрицию. Не переставая лепетать что-то про бусы-перстенечки — бессвязное — он быстро косил глазами, оценивал обстановку. Пока ничто не говорило о том, что путешественники настроены враждебно. Они, скорее, забавлялись.
Ну вот и патриций. Фу ты, Тартар, вот это, с позволения сказать, фигура! Плечи соразмерные, прямые, шея стройная, лицо правильное, симметричное — ни одного пятнышка, ни одного прыщичка.
И руки — пальчик к пальчику, ноготок к ноготку, а на мизинце маленькая печатка, плоская золотая кроха — Тангалаки даже умилился, как ладно она сидит на этом совершенном мизинце.
— Э… — выговорил патриций и посмотрел поверх голов Тангалаки на желтоглазого. — А это что такое?
Тут Еврипид не сплоховал — бойко пал на колени и с подвывом, «по-народному», представился:
— Жизнь моя — как у бездомной собаки, а звать меня Еврипид Тангалаки. Молю твое ясновельможество: воззри на мое убожество!
Патриций медленно повернул голову в сторону другого мутанта-стража, и Еврипид Тангалаки немедля ощутил два быстрых тычка под ребра, нанесенные с великим искусством.
— Ой! Ой! — вскрикнул Еврипид.
— Чем он промышляет? — опять обратился патриций к желтоглазому (настоящее имя этого брата было Одилий).
— Я ничтожный коробейник, — пробормотал Еврипид Тангалаки. А сам втайне затаил злобу.
И снова — бух! бух! — по ребрам.
— Пусть перестанет врать! — велел патриций брату Одилию.
— Ай-ай! — завопил Еврипид Тангалаки. — Я честное слово торговец! Косметические товары… И разные услуги — письма, посылочки…
— Другое дело, — молвил патриций. И благосклонно кивнул желтоглазому. — Скажи ему, кто я.
— Перед тобой, жалкий мутант, — патриций Вальтер Эмилий Павел из Гланума, — возгласил брат Одилий таким голосом, что у Тэклы, которая внимательно следила за допросом незнакомца, ледяные муравьи побежали по коже. — И он не нуждается в косметических товарах!
— Разумеется, — забубнил Тангалаки, так и стреляя глазами. — Но, может быть, кто-нибудь из свиты… заинтересуется… Вижу, с вами путешествует также домина… Для домины у коробейника всегда сыщется что-нибудь занятное…
«Он обо мне», — сообразила вдруг Тэкла, и ей сделалось неприятно, как будто кто-то подсмотрел в окно ее комнаты.
Вальтер Эмилий Павел холодно произнес:
— Пусть торгует своими безделушками, если мои мутанты захотят иметь с ним дело.
Еврипид сразу приободрился и обнаглел. В живой голове у него словно бы запрыгали пестрые кусочки сложной головоломки, складываясь то в один узорчик, то в другой; в мертвой же ссохшейся головке было темно и покойно.
Для начала Тангалаки снял со спины короб и уселся на землю, скрестив ноги. На свет явились брошки из раковин; мужские браслеты — железные, с воинственным орнаментом в форме шипов; сплетенные, как змеи в брачный период, пестрые ленты; помады, уложенные в коробку из-под ампул для инъекций; дурнопахнущее масло для рощения волос и другие сокровища.
Тэкле, скрытой капюшоном, мечталось, что братья сейчас разбросают все эти ненужные предметы по траве, растопчут их ногами, а нахального Еврипида выгонят вон. Но ничего этого не произошло. Мутанты сгрудились вокруг Еврипида и принялись рыться в украшениях, пробовать карандаши для маскировки дефектов кожи и маленькие шиньоны из ненатуральных волос — чтобы скрыть плеши. Тангалаки сделался сердечен и заботлив, внимательно, впрочем, следя за тем, чтобы никто не прикарманил какую-нибудь мелкую вещицу.