В прошлом году, переехав на квартиру вне городка, Инди отвертелся от участия в Дне отцов-основателей. Однако в этом году Малхауз потребовал, чтобы все изучающие историю или английский написали работу об отцах-основателях, угрожая в противном случае не зачесть курс. Инди нехотя подчинился, но все равно сделал по-своему.
— Несомненно, всякий, кто вешает изображения основателей нашего государства на фонарных столбах — опасный, неуправляемый индивидуум, — продолжал Малхауз. — Я рассматриваю этот факт, как подстрекательство, как наглое оскорбление национального достоинства нашей великой страны!
Инди сердито нахмурился и начал пробираться поближе к Малхаузу. Он ждал, даже жаждал словесных баталий — но никак не рассчитывал, что Малхауз произведет эту проделку в ранг государственного преступления.
— А вам не кажется, что это всего лишь студенческая шутка? — спросил кто-то из журналистов.
Охваченный высокомерным негодованием Малхауз побагровел до крайности.
— Если это и шутка, то весьма низкого пошиба. Но кто бы за этим ни стоял, он будет найден и понесет соответствующее наказание!
— То есть, вы расцениваете повешение чучел как уголовное преступление? — выкрикнул другой репортер.
— Полиция университета уже уведомлена, а наши юристы в данный момент рассматривают правовые аспекты. В данный момент я ничего не могу предугадать.
— Доктор Малхауз, а не демонстрирует ли эта акция пример свободы слова, провозглашенной нашими отцами-основателями? — осведомился студент, в котором Инди признал редактора университетской газеты.
Малхауз через плечо указал на своего заместителя, снимавшего со столба чучело «Джорджи».
— Молодой человек, факт повешения на фонарном столбе изображения первого президента нашей страны отнюдь не является примером свободы слова. Наоборот, это прямая угроза ей!
Проклятье! Это уж никуда не годится. Инди посмотрел на зажатую в руке шапочку и прикинул, могут ли его лишить диплома. А что тогда? Крушение всего, вот что. Только думать об этом надо было вчера вечером.
— Что вы об этом думаете, Джонс?
Обернувшись, Инди увидел Теда Конрада, своего преподавателя истории. Тому едва перевалило за тридцать, он носил старомодные усы с закрученными кончиками и был любимым наставником Инди.
Тому едва перевалило за тридцать, он носил старомодные усы с закрученными кончиками и был любимым наставником Инди.
Пожав плечами, Инди уставился на ближайшее чучело.
— У кого-то будет куча неприятностей.
— А по-моему, это похоже на удар дуплетом по Дню отцов-основателей.
На губах Инди заиграла тонкая улыбка.
— Пожалуй, не исключено.
Инди восхищался молодым профессором за прямоту суждений и за смелость идей. Конрад то и дело повторял студентам, что надо отстаивать свои убеждения без оглядки на авторитеты. Свобода слова, говорил он, означает выражение себя любыми способами, лишь бы они не наносили ущерб другим. Это и есть настоящая демократия. Конрад мягко подшучивал над неумеренным восхвалением достоинств отцов-основателей, а когда ему было поручено провести на своем курсе ту самую письменную работу, он напутствовал студентов словами:
— Когда будете писать эту работу, не забывайте, что вы в университете, а не в церкви.
Инди именно так и поступил, и теперь Конрад подозревает его, тут уж двух мнений быть не может.
— Джонс, — сказал он, улыбаясь и указывая на висящие фигуры, — все это здорово смахивает на то, что вы предложили в своей письменной работе.
Инди вдруг понял, что Конрад читает в его душе, как в открытой книге.
— Я не говорил, что их следовало повесить. Я утверждал, что если бы победили англичане, наших великих отцов-основателей обвинили бы в предательстве, а то и повесили.
— О, я понял вашу точку зрения. Мне понравилась ваша работа. Я поставил вам А [1].
Вот здорово! Он все-таки понял, что к чему.
— Тогда вы должны оценить то, что я сделал, — воскликнул Инди. — Таким способом я распрощался с Днем отцов-основателей. Демократия на практике.
— Вы припозднились на неделю, — кивнул Конрад, — но все равно идеально подгадали к выпуску. Я искренне восхищен вашей прямотой, Джонс. Но, как вы понимаете, от последствий вашего поступка вам не отвертеться. — Он бросил взгляд на изодранную мантию и выглядывающие из-под нее волосатые конечности. — Кстати, недурной наряд!
* * *
Инди ощущал себя мухой, запутавшейся в паутине и наблюдающей за приближением паука. Он стоял у торца длинного стола заседаний в обшитом роскошными деревянными панелями зале на пятом этаже административного корпуса. Здесь было самое сердце университета, холодное и унылое, куда почти не ступала нога студента. За столом сидели: декан, заведующий кафедрой истории, член попечительского совета, два университетских адвоката и Тед Конрад. Не считая Теда Конрада, доставившего сюда Инди, все собравшиеся оказались угрюмыми стариканами в серых костюмах.
Вдруг дверь распахнулась, и в конференц-зал прошествовал ректор Малхауз собственной персоной. Поздоровавшись с сидевшими за столом, он взглянул на Инди.
— Садитесь, мистер Джонс.
Малхауз указал на стул у противоположного конца стола.
Инди вчера рано утром разбудили два офицера университетской полиции и устроили ему в своей конторе допрос. Он сознался во всем, кроме соучастия Шеннона. При этом присутствовал декан Уильямс, и когда полицейские покончили с допросом, декан еще с полчаса расспрашивал Инди о личной жизни. Уильямс, представительный седовласый мужчина, некогда был профессором психологии, и его вопросы отражали этот факт. В конце концов, он приказал явиться сюда сегодня ровно к десяти.