— Эй, Джек!
— А, Инди, — не подымая головы, откликнулся Шеннон. — Рановато.
— Знаю.
Инди устроился на стуле, заметив, что прядь спутанных волос приятеля находится в опасной близости от язычка пламени. Шеннон, однокашник и товарищ по комнате, бросил чистую работу в Чикаго и уже год как жил в Париже. В Америке он свято соблюдал уговор с семьей и не играл ни в каких клубах, зато по вечерам упражнялся у себя на квартире, собрал огромную коллекцию джазовых пластинок и накопил денег на поездку в Париж.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Валяй, — Шеннон впервые поднял глаза. — Что там у тебя?
Инди рассказал о предложении Белекамус.
— Она сказала это только сегодня, и я никак не могу разобраться, что к чему.
Шеннон отложил карандаш.
— Давай -ка я тебя угощу. По-моему, тебе надо выпить.
Он поднял руку, привлекая внимание бармена, и заказал два перно.
Он поднял руку, привлекая внимание бармена, и заказал два перно.
— Расскажи о ней подробнее, об этой твоей профессорше.
— Да тут и рассказывать нечего. Я ее толком и не знаю, — по губам Инди скользнула лукавая улыбка. — Во всяком случае, пока.
Шеннон не нашел в этом ничего забавного.
— Будь я на твоем месте, сперва расспросил бы окружающих, прежде чем связываться с ней. Выяснил бы, куда она метит.
Подумать только, Шеннон — в роли аналитика!
— Ой, ну ты даешь! По-твоему, она сама все обстряпала, чтобы в середине семестра сорваться домой в Грецию да еще прихватить меня?
— Не знаю. По-моему, она водит тебя за нос.
— Джек, ради всего святого! Ты ведешь себя так, будто мы на Южной стороне собрались обстряпать бандитское дельце. — Шеннон смерил его холодным взглядом, и Инди понял, что ляпнул, не подумав. — Извини. Но если бы ты побывал на ее лекции, то понял бы, что она не такой человек. Она серьезна, интеллигентна…
— И хороша собой, — добавил Шеннон. — Верно?
— Не без того.
— Будь поосторожней. Что-то мне это кажется подозрительным.
— Но почему?
— Слушай, если бы ты учился на археолога — дело другое. Я бы и бровью не повел.
В ответ Инди лишь плечами пожал.
— Послушай, мне выпала редкая возможность, и притом отличная, и мне не хочется упускать ее из-за смутных подозрений.
Шеннон поднял руки вверх.
— Я ведь не настаиваю. Просто высказываю свое мнение.
— Ты же знаешь, как смущает меня роль кабинетного ученого. Может, именно приключений мне и не хватало.
— Не знаю, чего тебе не хватало, но, бьюсь об заклад, со своим профессором ты хлебнешь их под завязку. Черт, не знаю. Глядишь, ты и прав.
Когда принесли выпивку, Инди огляделся и удивился заполнившей кафе толпе, будто материализовавшейся из воздуха.
— За Грецию, — провозгласил Шеннон. — Надеюсь, тебе повезет.
Инди пригубил перно, затем кивнул в сторону лежащего перед Шенноном листка.
— Что пишешь?
— Да так, песню.
— Песню? Для оркестра?
— Разумеется.
— И кто же будет петь?
За гордым словом «оркестр» стоял сам Шеннона с корнетом, пианист из Бруклина, чей профессиональный опыт ограничивался выступлениями в кабацких концертах, и парижанина-барабанщика, заинтересовавшегося джазом лишь после прослушивания пластинок Шеннона. Вроде бы ни один из них не поет. Шеннон взмахнул бумажкой.
— Я ищу певицу. Но только по-настоящему темпераментную, с низким голосом. Никаких сопрано. В Чикаго я бы просто сходил в «Сады» или «Страну грез», и у меня отбоя не было бы от кандидаток.
— Еще бы! Но они не очень-то рвутся в Париж.
— О, еще понаедут, Инди! — Шеннон подался вперед, глаза вспыхнули от охватившего его волнения. — Ты только посмотри, какие толпы собирает наш доморощенный джаз-банд. Этот город жаждет джаза. Оркестры вот-вот ринутся сюда. Десятки, сотни оркестров! Послушай и скажи свое мнение.
Называется «В Латинском квартале».
Шеннон прищурился, вчитываясь, и нараспев повел:
Из Чикаго скрылся
Полуночью безлунной.
По морям носился
В мрачном, темном трюме.
А когда в квартале
Вышел, оглянулся —
Сплошь американцы,
Словно я вернулся!
В Латинском квартале,
В Латинском квартале,
Встретимся снова
В Латинском квартале…
— Пока все, — пожал плечами Шеннон.
— А почему ты не написал в последней строке первого куплета «я, кажется, рехнулся» вместо «словно я вернулся»?
— Потому что это неправда. И потом, ритмический рисунок другой.
— Мне нравится, — кивнул Инди. — Даже не догадывался, что ты пишешь песни.
— Ну, пока это всего лишь слова на бумаге. Но, по-моему, из меня так и рвутся душещипательнейшие любовные песни. Впрочем, сперва надо откопать певицу.
Инди засмеялся.
— Ха! По-моему, тебе нужна не просто певица.
Тут у дверей поднялась суматоха, и оба одновременно повернулись на шум. Грохотали стулья, кричали люди. Инди искоса оглянулся через плечо.
— В чем дело?
— Похоже, столик не поделили.
— Шайка дадаистов. Можно было и догадаться, — сухо бросил Инди.
Дадаисты захватили два столика по обе стороны от входа, и теперь один из них барабанил по столу и распевал что-то вроде: «Царь… царь… царь…». Другой вторил: «Арфа… арфа… арфа…».
— О чем они там?
— Тцара и Арп. Тристан Тцара — поэт. Жан Арп — художник. Говорят, они собирались заглянуть сюда сегодня вечером.
— Значит, затевается вечер дадаистов, — без энтузиазма резюмировал Инди.