Накануне мы с Кузьминым несколько раз репетировали швартовку. До тех пор, пока операция не стала проходить безукоризненно, словно шли мы не на невиданном воздушном корабле, а на привычной бригантине.
На практике, конечно, все чуть не вышло иначе. Порывом ветра нос дирижабля приподняло. Высота полета чуть увеличилась, вдобавок нас несколько отнесло в сторону. Еще немного — и мы рисковали распороть баллон. Однако Кузьмин успел среагировать, и мачта прошла в стороне.
Может, все и к лучшему. «Святой Николай» описал второй круг, словно демонстрируя себя собравшейся внизу представительной публике, и на этот раз благополучно и эффектно пристроился рядом с причалом.
Наземная команда подхватила концы, подтянула, принайтовила. Петр первым перешел на галерею и величественно стал спускаться к изумленным гостям.
Я, признаюсь, несколько замешкался и догнал Петра с его сподвижниками уже на земле. Перед самодержцем совсем не по положенному ранжиру столпились гости. Мундиры и камзолы чередовались с женскими платьями. Даже жаль, что не могу вывезти в свет своих дам. Они бы порадовались, оказавшись в таком обществе. Женщинам всегда свойственно тщеславие, стремление оказаться посреди публики, на людей посмотреть, себя показать.
Да, на них бы посмотрели. В мои либеральные времена подобное не всем и не всегда сходило с рук, а уж тут даже царь не сможет защитить от церкви. Про пересуды я молчу. Куда же без них? Полностью своими нам никогда не стать.
Тут я заметил, что лицо у Флейшмана стало такое, словно увидел привидение, он силился мне что-то сказать, да подойти пока не мог. И еще старался показать мне рукой на толпу: мол, погляди, кто там.
В итоге я только на Юрика и смотрел. Все пытался понять его странную мимику. И лишь потом до меня донесся чей-то торжественный голос:
— Посланник Британии лорд Эдуард с дочерью. Сэр Чарльз…
Наверно, теперь у меня было лицо намного выразительнее, чем перед этим у Флейшмана. Было бы что в руках — обязательно бы уронил и не заметил.
Мэри явно похорошела, и ее глаза притягивали, лишали воли, заставляли вспомнить многое, что я давно приказал себе забыть.
— Странно. Мы с вами постоянно встречаемся, Командор, — после обмена обязательными приветствиями лорд обратился именно ко мне. — Словно наши судьбы переплетены на небесах.
Петр какое-то время переводил взгляд с британцев на меня и обратно, однако потом вспомнил и усмехнулся.
— Мой капитан-командор воздушного флота, — произнес он на голландском, а мне тихо добавил на русском: — Раз ты всему миру известен как Командор, так и носи это звание.
Но мне было не до того. Леди Мэри — или кто она после замужества, баронесса? — протянула мне руку тыльной стороной ладони вверх. Ее пальцы чуть подрагивали. Кажется, и мои тоже.
Мимолетное касание губами, и Мэри осторожно освободила руку. Петр уже шел дальше вдоль строя дипломатов и купцов, а я продолжал стоять, чувствуя себя полнейшим идиотом.
Кажется, что-то сказал сэр Чарльз, и пришлось собраться, попытаться разобраться со сказанным.
— Вы говорили, будто все тайны утеряны, а между тем…
— За долгую дорогу нам удалось кое-что вспомнить. Жаль, не все. — Я нашел в себе силы улыбнуться, склонил в поклоне голову и двинулся следом за будущим императором.
Когда ты рядом с монархом, то можешь не задерживаться даже около давно знакомых людей.
Только на душе было тревожно и одновременно хорошо. И что-то явно ждало впереди. Только — что?
Ох, не зря тут появились мои старые знакомые. Не зря. И, видно, напрасно я надеялся, что очередная страница моей жизни давно перевернута.
Посмотрим. Как бы то ни было, но все равно отныне история пойдет хоть чуть иначе. Даже поневоле приходит на память знакомое название: «В начале славных дел». И никто не обещал, что все будет совсем гладко. Но в любом деле главное — не наши муки, а общий результат.
Посмотрим…
38
Год следующий, от Рождества Христова 1697-й.
На далеких островах
Пираты пили ром. Ром был скверным, так называемый Негро. Тот, который изготавливается из отходов сахарного тростника.
Какова жизнь, таковы и напитки. Затянувшаяся война наконец-то кончилась, и бывшие французские и британские коллеги отныне не считались врагами. Но и испанцы ими тоже больше не являлись, по крайней мере с точки зрения королей.
Жалованные грамоты на добычу испанца больше не выдавались. Отныне любой, осмеливающийся захватывать суда и города, был обычным пиратом со всеми вытекающими последствиями. И как таковой подлежал суду любой страны, которая захватила его. С соответствующим пеньковым вознаграждением в конце.
Не было больше ни одного порта, который принял бы джентльменов удачи с распростертыми объятиями. Если какое-то предприятие удалось, то следовало таиться, скрывать содеянное. И даже не погуляешь с прежней лихостью в кабаках. Еще возникнут вопросы — откуда деньги? А уж сбыть захваченный товар… Нет, можно, только соблюдая такие меры предосторожности…
Распавшемуся Береговому братству не суждено было собраться вновь. Только и оставалось, что при встрече вспоминать былые походы, богатую добычу, людей, с которыми доводилось ходить на самые опасные дела…