Да… Я явно переоценил гуманизм эпохи.
— По какому праву? Баронет — палач-любитель? Убийство без суда… — Я не столько возмущался, сколько интересовался.
— Почему без суда? Вас будут судить как пирата. А для них приговор один, — вздохнул доктор.
— Между прочим, я — французский офицер. И имею каперский патент от Его Величества Людовика.
Юридическая тонкость: капер — лицо, состоящее на службе у конкретного государства, и имеет полное право захватывать не только вражеские суда, но и корабли нейтральных стран, если они перевозят какой-то груз к противнику. Поэтому в случае плена никакому суду он не подсуден.
— Мне сказали — пират. — Доктор вновь отвел взгляд.
— Я никогда в жизни не был пиратом. — Надеюсь, ответ прозвучал с приличествующей случаю гордостью.
Я не лгал. Даже в Карибском море у меня имелись соответствующие бумаги и разрешения грабить встречных-поперечных. Как практически у всех флибустьеров.
И, добивая эскулапа окончательно, добавил:
— И имею честь быть кавалером ордена Святого Людовика.
Ордена еще не превратились в общедоступные побрякушки, и каждый кавалер был, как правило, лично известен королю.
Все вместе это произвело на доктора определенное впечатление. Намерения баронета теперь предстали в другом свете.
Только чем в подобном случае мог помочь врач? Констатировать у титулованного мерзавца сумасшествие вкупе с манией величия?
— Доктор, я вам буду очень благодарен, если намерения баронета станут известны обществу. — Конечно, лучше было бы послать весточку друзьям, но на подобную помощь я не надеялся. — Во Франции у меня достаточно средств.
Бескорыстие — настолько редко встречающаяся вещь, что лучше любое доброе дело подкреплять чем-то существенным.
Колебался эскулап недолго. Он практически ничем не рисковал. Шепнуть одному-другому из знакомых о том, что одного из пациентов собираются незаконно казнить, — кто найдет тут состав преступления? Недовольство баронета, если он сумеет узнать про источник информации, вряд ли выйдет за пределы некоторых принятых в обществе норм. Средневековый беспредел позади, и сейчас казнить людей предпочитает государство, да еще обставляя данное «благодеяние» процедурами всевозможных обвинений. Хотя признания частенько выколачиваются из подследственного пыткой. Если дело сложнее, чем кража куска хлеба в лавке. За кражу без всяких пыток просто отрубают руку. Или в случае острой нужды отправляют на флот. Что гораздо хуже.
Зато наверняка получится прибавить к накоплениям сотню-другую гиней. Что только поднимет рейтинг врача в глазах соплеменников. Не каждому удается заработать на чужом пленнике.
Это тоже было веянием новых времен и протестантской религии.
Не каждому удается заработать на чужом пленнике.
Это тоже было веянием новых времен и протестантской религии. Любые доходы стали считаться особым расположением Бога. Вопрос, как они пришли, в данном свете превратился в неважный. Убил ли, ограбил, главное — сумел разбогатеть сам, и, значит, Господь на небе заранее отпустил тебе все грехи.
Мой толстый лекарь ушел, пообещав рассказать всем о своевольстве баронета. И мне показалось, что он действительно сдержит свое обещание.
— И вы спокойны, Командор? — Молчавшего во время визита Жан-Жака буквально прорвало. — Когда замышляется подлость!
Канонир не боялся смерти, всегда бросался ей навстречу, вынуждая костлявую старуху отступать под его натиском, однако встретиться с ней в присутствии палача не желал. Оскорбительно как-то пройти тысячи миль, участвовать в сотнях схваток, а погибнуть, дергаясь в петле.
— При чем здесь он? Подлец — баронет, а доктор лишь выполняет свой долг, — резонно заметил я. — Более того, он вызвался нам помочь. Или вам это не нравится?
— Мне не нравится, когда меня считают преступником. Или будем покорными овечками?
Покорной овцой я быть не собирался. Только сопротивляться в данный момент не мог. Я и вставал-то с трудом, еле-еле. Единственное, что несколько успокаивало, — желание баронета подлечить меня перед смертью. Пусть Англия не Ямайка, удрать отсюда едва возможно, но умереть в бою, прихватив с собой несколько врагов, — мое полное право и мой выбор. Лишь бы здоровья хватило на те несколько минут, которые продлится последняя схватка.
Все это я втолковал Жан-Жаку. Мой канонир довольно неплохо понимал русский язык, и можно было не волноваться насчет подслушиваний. Хотя слух у Гранье не восстановился полностью и порою приходилось почти кричать.
Но это был крайний случай. Я не имел права уйти в небытие просто так. Меня ждали мои женщины. Да и на родине сейчас начиналась весьма интересная эпоха. Если кости лягут в пользу баронета, тогда придется. Когда не помирать, все равно день терять. Но жила во мне надежда, что разговоры в обществе заставят признать нас с Жан-Жаком военнопленными. А там или сумеем убежать, подгадав соответствующий момент, или, в самом худшем случае, придется торчать в Англии до конца войны.
Но что такое Ла-Манш? Довольно неширокий пролив. От Дюнкерка в хорошую погоду видны британские берега. И уж какую-нибудь лодку на берегу можно найти всегда. Даже самую маленькую. На двоих человек.