— Кто?
— Ширак. Ширяев королю было вымолвить сложно. Но ничего, Григорий, зато, возможно, в грядущем президенте будет течь твоя кровь! Это мы люди простые.
Ребята недоверчиво разглядывают патенты.
— Так мы что, сравнялись в чинах? — Ширяев даже вроде обиделся за командира.
— Почему сравнялись? Отныне мне возвращено прежнее звание капитана. — Я поднимаю бокал и провозглашаю: — За нас, мужики!
Только когда бокалы осушены до дна, Григорий возвращается к своему новому документу и покачивает головой:
— Ширак. Надо же! И кто только выдумал?
Я скромно молчу, а уже в следующий момент Флейшман с Сорокиным дружно разражаются хохотом. Нам остается присоединиться, что мы искренно делаем.
Нет, хорошо. Действительно хорошо. Лишь только интересно — я стану хоть когда-нибудь майором?
15
Флейшман. Свое дело
Мы стояли в гавани Дюнкерка вторую неделю. Наступила осень с ее частыми штормами, и именно погода мешала нам отправиться в путь. В проливе гуляли высокие волны. Сильный ветер упорно предпочитал дуть с норда. Норвегия казалась недостижимой мечтой. Хотя в то же время каждый понимал, что чем дольше мы стоим на месте, тем выше шансы встретиться где-нибудь с союзным флотом.
Кораблей в закрытую бухту набилось много. В том числе и мой, недавно переименованный в честь моей же супруги.
Напрасно говорят, будто снаряд два раза подряд в одну воронку не падает. Порою падает, еще как! Мне даже было отчасти жаль беднягу Ван Стратена, второй раз нарывавшегося на нас. Причем оба раза с конфискацией имущества. И ведь сумел же выкарабкаться после встречи в архипелаге! Ему бы там же и оставаться, но нет, решил поменять рынок сбыта. Идиот!
Сумма везения в мире не меняется. Если у кого-то отняли, то кому-то прибавилось. У меня, например. Вернее, у нас.
Кабан сам хотел превратить бывших соратников в добропорядочных граждан. Нельзя постоянно играть со смертью. Экстрим хорош, когда другого выхода не остается. Нас уцелело так мало, что порою невольно удивляюсь, обнаружив себя в числе счастливцев. Десяток мужчин да несколько женщин — вот и все, кто смог вернуться в Европу из восьмисот человек, отправившихся из нее. Десяток тех, кто не только сумел диковинным образом выжить, но и занять некоторое положение в новых временах. Не очень высокое, однако не рабы на плантациях и не крепостные.
Еще бы погода установилась!
По случаю наплыва моряков кабаки Дюнкерка были постоянно переполнены. Дым в них стоял коромыслом. Да и что еще делать морскому скитальцу на берегу?
Ладно, кабаки. Мы едва сумели снять три комнаты на всю нашу компанию, да в придачу обошлось это нам в копеечку. Пусть не в копеечку, а в су.
Теперь мы коротали вечерок вчетвером: я, Аркаша и Ширяев с Сорокиным. Не спеша потягивали винцо, вели еще более неспешную беседу. Делать все равно нечего. Ни телевизора, ни книг…
— Скорее бы война кончилась, — со вздохом произнес новоиспеченный лейтенант Ширак.
Фраза эта всплывала столько раз, что успела набить оскомину.
Фраза эта всплывала столько раз, что успела набить оскомину.
— Я бы лучше на вашем месте спокойно дожидался Великого посольства, — тоже не в первый раз отозвался я. — Без всяких проблем вступите в службу. Да и ждать всего-то три года.
Девяносто седьмой год — одна из немногих дат, которые мы сумели вспомнить всем нашим хорошим, однако не страдающим историческими знаниями коллективом.
— Не пойму, чего вас так тянет в Россию? Петр — натуральный зверюга. Поимеет вас в хвост и гриву. Сами потом назад запроситесь, — Аркаша являлся самым космополитичным из нас и порою доводил своими репликами патриотов до кипения.
— А сам? — На этот раз заводиться Ширяеву было лень.
— Мое дело — торговое. Раз в России можно развернуться, то мой путь лежит туда, — слегка пококетничал Калинин.
— Наткнешься на Петрушу, и будет тебе полный разворот, — буркнул Ширяев. — Он демократ, разницы между сословиями не делает. Что дворянин, что купец, дыба для всех одинакова.
— Хорошее определение демократии. Равенство в наказании, — усмехнулся я. — Жаль, Лудицкого нет. Он бы мигом доказал, что воцарение Петра отбросило Россию со столбовой дороги цивилизации, лишило нацию свобод и вообще принесло столько зла, что мы до сих пор расхлебать его не можем.
— Всю жизнь только к мнению Лудицкого прислушивался, — буркнул Сорокин. — Я не говорю, что Петруша хороший человек. Зато он единственный царь, который любит всевозможную технику. Поэтому все наши идеи вполне могут осуществиться.
С этим я был согласен. Более того, восприимчивость Петра была одной из главных причин, из-за которой меня самого тянуло в Россию. Кое-какой список реально осуществимого мы составили заранее. Небольшой группой много не сделать. Зато, если удастся увлечь царя и получить таким образом государственную поддержку, можно нагородить столько, что вся история изменится кардинально.
А свободы… Так ведь в любой самой демократичной стране власть принадлежит отнюдь не народу, а тем деятелям, которые выступают от его имени. Я на них насмотрелся, знаю. Да и как представить выборы в гигантской стране, когда единственный транспорт — лошадь? И для людей, и для вестей. Послал запрос, ответа жди полгода.