— Охранением будет командовать капитан первого ранга Жан Барт. Поступите под его командование.
— Слушаюсь!
Давненько я не был в чьем-то распоряжении. Наверное, отвык. Только претендовать на должность глупо. Барт — моряк известный и отважный. А уж здешние воды знает гораздо лучше меня.
Я кто? Флибустьер. Одиночные нападения, взятие добычи, налеты на прибрежные города. А уж командовать целым соединением — это явно не по мне.
На улицах Шербура начинает темнеть. Идти в свой одинокий гостиничный номер уже не хочется.
Я не жалею, что на некоторое время избавился от своей странной семьи. Им меньше переживаний. Да и мне спокойнее. В поместье Мишеля хорошо и безопасно. Приморские города постоянно живут в ожидании возможных налетов англичан. Трагедия Сен-Мало слишком свежа в памяти, и никто не может гарантировать, что она не повторится в другом месте. Новую адскую машину соорудить не так сложно, запасы пороха у британцев должны быть большими. Так что лучше я поскучаю в одиночестве, чем подставлять моих женщин под возможные последствия варварских действий англичан.
Я совсем было собрался навестить Флейшмана, сообщить желанную новость, однако вовремя вспомнил, что человек только пришел с моря, и в отличие от меня Лену он никуда не отправлял.
Неудобно беспокоить в таком случае. Ничего, сегодня ему не до радостных известий, а уж завтра с утра поведаю о словах морского министра.
Где искать остальных, не знаю. Только догадываюсь. Так, смутно-смутно. Куда первым делом идут моряки, когда порт чужой и семьи в нем нет?
Правильно. Но кабаков в Шербуре много. Разве бывают приморские города без них? Да и вообще города?
Выбор настолько велик, что впору надолго задуматься.
Но кабаков в Шербуре много. Разве бывают приморские города без них? Да и вообще города?
Выбор настолько велик, что впору надолго задуматься. Думать неохота. Я направляюсь в… никак не удосужусь запомнить название. Если уж в грядущие времена не мог, то стоит ли менять привычки в нынешние?
В общем, одно из самых дорогих заведений в городе. Мои друзья и соплаватели частенько бывают привередливыми на берегу. Особенно когда поход прошел удачно. Неудачных же как-то и не припомнится.
Я оказался прав. Даже больше, чем прав. За отдельным столом восседают не только Григорий с Константином. С ними, к некоторому моему удивлению, семейство Флейшманов в полном составе. В том смысле, что оба. И Юрка, и Лена.
Единственная дама за столом выглядит прекрасно. Не для красного словца и привычного комплимента. Хотя комплимент ей я, разумеется, говорю. Мне несложно, ей — приятно.
Я давно заметил, что внешность женщины сильно зависит от настроения. Сегодня Лена явно счастлива, поэтому невольно привлекает взоры остальных посетителей.
— Пьянствуете? А где Жан-Жак? — интересуюсь я, принимая из рук друзей бокал.
Как догадываюсь, не последний.
— У вдовушки. А может, у морячки, — усмехается Флейшман, а затем с театральным вздохом сообщает: — Это мы люди порядочные, семейные. Ничего такого даже в мыслях не держим.
Судя по всему, Лена реагирует на вздох самым естественным женским образом: незаметно щиплет Юрку за ногу. Хотя вид у нее по-прежнему довольный. Так, экзекуция между делом. Чтобы шутил, но помнил: в подобной шутке все должно быть правдой.
— Да, тяжела ты, доля добропорядочного семьянина! — в тон Флейшману вздыхаю я. — Придется тебе, Юра, отправляться в Норвегию за зерном. Семью ведь кормить надо.
— Я не птичка! — с притворным возмущением немедленно заявляет Лена.
Зато Флейшман преображается. Он сразу становится деловит, хотя до конца в исполнение мечты поверить не решается, и голос его звучит по-прежнему:
— Зерно продадим, и мясо купим. Только в карманах я много не унесу. Да и в шлюпке от силы несколько мешков поместится.
— От корабля ты, значит, отказываешься?
— А мне его предлагают? — с чисто еврейскими интонациями спрашивает Флейшман.
— Не предлагают, но готовы посодействовать. Любой из двух на твой выбор. — Передо мной возникает блюдо с тушеным мясом, и я вдруг чувствую, что порядком голоден.
Нет, Поншартрен определенно не русский человек! Выпить предлагает охотно, а закусить — никогда. Наверно, у Людовика манер набрался. По давней французской традиции короли вкушают пищу в одиночестве.
— Любой? — уточняет Юра.
Я не сомневаюсь, что он давно выбрал. И даже знаю какой.
Вместо ответа я киваю. Говорить с набитым ртом трудно, да и надо блюсти манеры.
— Так надо обмыть! — Ширяев тянется к целой батарее бутылок, служащих главным украшением стола.
— Обмывать будем после аукциона. — Я наконец прожевываю. — Сегодня есть другой повод.
Четыре пары глаз скрещиваются на мне. Разумеется, я же не сообщал им о договоренности!
Я достаю принесенные с собой бумаги, легко нахожу нужные и довожу до всеобщего сведения:
— Его Величество в своей неисчислимой милости почтил вниманием уничтожение адской машины англичан и повелел произвести в чин лейтенантов доблестных воинов.
Нам же остается выпить за них. Ваше здоровье, лейтенант Сорок, — ударение я ставлю на первом слоге, хотел перевести фамилию на французский, как перед этим перевели мою, но Пие определенно не звучит. Вот и пришлось оставить Костю почти при родной. Зато Григорию повезло больше, и я с удовольствием добавляю: — Ваше здоровье, лейтенант Ширак!
Как я и ожидал, эффект ошеломляющий.