..
— А разве здесь есть духи?
Прапорщик кивнул ей своей большой головой:
— К сожалению… завелись.
— А что это за духи?
Клюгенау приблизил к ней свое лицо, — круглое, белое; губы его были полуоткрыты.
— Это было очень давно, — медленно сказал он. — Так давно, что вы не можете себе представить… В ущельях тогда свистели стрелы, пылали костры и плакали жены. И смуглые рабы обтесывали камни. Баязет встал на костях пленных рабов, и смотрите сюда:
вы видите, как ползут по стене капли их крови? Цитадель хорошо помнит их стоны…
Клюгенау вытянул в полумраке руку: по стене медленно сочилось что-то темное.
— Я боюсь, — сказала Аглая.
— Не бойтесь: человек должен быть смел, иначе ему отказано в уважении… Потом, — продолжал Клюгенау, помолчав, — Исхакпаша умер. И его уже не радовали сказочные мозаики на стенах.
звон фонтанной струи уже не касался его слуха. Но перед смертью он велел отравить самую прекрасную из своих жен. Юную звезду гарема — Зия-Зий.
— Это сказка, — улыбнулась Аглая, — и откуда вы можете знать ее имя?
Прапорщик ответил серьезно:
— Вы можете не верить мне, но я вчера слышал на базаре ее имя:
Зия-Зий… И сейчас она придет. Но сначала мы увидим пашу…
Клюгенау стиснул руку Аглаи, и женщина вдруг услышала далекие возгласы муэдзина, призывавшего правоверных к молитве.
Офицер подвел ее к небольшому окошку, отодвинул свинцовый переплет рамы.
— Смотрите туда, вниз… Вы что-нибудь видите?
Аглая увидела со страшной, как ей показалось, высоты внутренность мечети: утончаясь книзу, бежали от купола бледные столбы арок, изогнутые, как сабли; она разглядела ряды позолоченных арабесок, кафельную мозаику стен и начертанные в кругах суры Корана.
Неясный свет забрезжил где-то внизу, заблуждал среди колонн, и из мрака выступила фигура человека в длинном, до пят халате и в чалме. Аглае почему-то показались знакомыми и эта фигура, и эта важная, медлительная поступь. Человек расстелил на полу циновку, надолго припал к земле лбом. Вытянув руки, он молился.
Возгласы муэдзина понемногу угасли…
— Уйдемте, — попросила Аглая.
— Тише, — прошептал Клюгенау, — сейчас придет волшебная Зия-Зий…
И действительно, откуда-то из темноты выступила легкая тень женщины; неслышно скользя среди мрачных колонн, она подошла к паше, и паша поднялся, медленно и величаво…
— Ты почему не приходила вчера? — сурово спросил Исмаилхан. — Муэдзин ушел уже спать, а я все ждал тебя.
Девушка по-мальчишески передернулась, движением узких бедер подтянув спадавшие шальвары, потом слегка откинула чадру.
— Но, великий хан, — шепнула она. — Хаджи-Джамал-бек вчера еще не вернулся из Вана.
— Он вернулся, значит, сегодня? — спросил подполковник.
— Да, великий хан. Только сегодня.
— Что он велел передать для меня?
Зия-Зий опустила ручку в одежды и вынула хрустящий конверт.
Исмаил-хан вскрыл письмо, велел турчанке держать свечу.
В письме было написано:
Украшением пера да служи! имя аллаха.
Время счастия да будет соединено с веселием
и радостью. Велик аллах!
Дорогой мой хан, надеюсь, Вы не забыли своего генерала, который водил Нижегородских драгун к славным победам, когда Вы были еще поручиком. И Вы знаете, что я, как и Вы, верой и правдой служил Российскому престолу, который вознаграждал меня почестями и богатством.
О, горькое заблуждение!.. Все мы, и я тоже, поседевший над Кораном, видели только мертвую букву, но глубокое божественное значение ускользало от нас. Я счастлив отныне, что разумное толкование шариата открыло мои глаза; подвигнув себя на путь борьбы с неверными, я советую и Вам, как ученику премудрой «Зикры», отойти от гяуров. Пророк поучает нас: «Если вы располагаете хитростью противу неверных, то приведите ее в исполнение!»
Поймите наконец, дорогой хан, что распространение заповедей его немыслимо, пока по святой земле ислама блуждают слепые неверные. Первый долг мусульманина разносить по миру мечом и убеждением свет истинной веры, можно даже покидать семью и родину, если опасность угрожает исламу, и вооружаться противу неверных. Пока же Вы служите гяурам, пророк отвергает Ваши молитвы, присутствие неверных в доме Вашем заградило Вам путь к престолу аллаха, молитесь же и кайтесь.
Нам нужна святая война — газават: готовьте себя к ней постом и покаянием. Побрейте, наконец, свою голову, как и подобает мусульманину:
когда Фаик-паша или Кази-Магома ворвутся в Баязет, Вас узнают по обритой голове — и Вы сохраните свою жизнь. ч
Анатолийский отряд.
Писано в крепости Карса,
хранимой аллахом.
Да велик аллах!
Ваш верный друг и доброжелатель
генерал Муса-паша Кундухов
— И это все? — спросил подполковник.
— Все, — ответила Зия-Зий.
— А что говорят в городе?
— Говорят, что Фаик-паша скоро вас всех перережет…
Исмаил-хан спрятал письмо.
— Хорошо, — разрешил он, — иди. Я буду здесь на каждой пятой молитве.
— Разве вы не узнали нашего Исмаил-хана? — спросил Клюгенау. — Это был он. Но, поверьте, я так не хотел, чтобы вы ушли от меня, что нарочно… Поверьте — нарочно придумал для вас чудесную сказку. Вы не сердитесь?
— О нет! А теперь — прощайте…
Аглая ушла, а Клюгенау, когда затихли женские шаги, спустился в мечеть. Обойдя стены, он остановился перед мусульманскою кобылой, обращенной в сторону Мекки. Сказочник и романтик умер в нем — родился снова трезвый инженер, ответственный за судьбу крепости. Прапорщик отшвырнул в сторону разбухшие, непомерно толстые кирпичи рукописных Коранов.
«Откуда же приходит эта чертовка? Ага, — удивился он, — какое чудо!..»
Дверь, обращенная в сторону Мекки, неожиданно стала отворяться — полное нарушение законов мусульманской архитектуры.
Но это было так: очевидно, жестокий феодал Исхак-паша, боясь мести своих подданных, приготовил себе тайную лазейку для бегства, о которой никогда бы не догадался ни один правоверный.
— Паша был не дурак, — заметил Клюгенау, протискиваясь в узкую дверь; крепостные крысы с визгом шарахнулись из-под ног, обрывистые ступени неожиданно вывели прапорщика из мрака в затянутый густой паутиной коридорчик, а там уже чернела низкая амбразура, через которую доносился шум реки.