— Алармы настоящие?..
— Что ни на есть… Я выбрал из кучи один — черный камень, оправленный в белый металл и сотворил магический огонек. Аларм легко задрожал на цепочке.
— Сколько?
— Видно знатока. Для вас — пять серебряных… Это было дороговато, но я заплатил деньги не торгуясь. Доставая деньги я спросил:
— Те люди, что ходят на восток… Они ничего не рассказывали?… Или не составляли карт той области?…
— Они не разговорчивы. А карты… Юноша, — сказал он с укоризной, будто коря за глупость. С таким же успехом вы можете спросить у меня карты неба или чертежи мира. Может, они и существуют — но кто же их продаст?…
Время шло. Часы складывались в день, день сменялся ночью Незаметно для себя я стал старожилом Тебро. У меня появилась любимая таверна, где трактирщик уже знал меня в лицо. Я брал свое пиво и садился у окна , которое выходило на центральную улицу города. Я видел, как уходили и приходили части, как тянулись обозы с ранеными, как проносились посыльные. В своих сумках они перевозили новости, приказы, иногда слухи. Я часто заходил к коменданту. Иногда он зачитывал свежую реляцию, щедро разбавляя ее своими комментариями. Наше положение на фронтах было не блестящим. Верней, становилось все хуже и хуже. Почти каждое утро я приезжал в форт — ведь на войне не бывает выходных. Я дрался с новобранцами — иногда с двумя одновременно. Порой, в пылу драки я крепко их поколачивал, надеясь что синяки заработанные в тех учебных боях заменят раны в будущих сражениях. Иногда к ристалищу подходил Мастер Мечей, но он не говорил ни слова, лишь стоял, смотрел на нас своим невидящим взглядом. Он слушал сабельный звон, вдыхал наш воздух. Краем глаза я видел, как он вздрагивает в предчувствии удара, как сжимаются его пальцы, охватывая невидимую нам рукоять. Он чувствовал бой и переживал его место нас, ибо нам было не до переживаний. А когда пятая неделя моего пребывания в Тебро начала подходить к концу, я решил, что мне пора. Потом я часто думал — а могло ли все сложится по?другому. Наверное могло. Передо мною лежала вселенной бездна, чистый лист, на который я мог нанести все, что угодно.
Передо мною лежала вселенной бездна, чистый лист, на который я мог нанести все, что угодно. К моему счастью я этого не понимал. Я мог покинуть город в любую минуту, мог даже снять форму и перестать быть солдатом. Это мне даже не пришло в голову. Ведь неважно, по каким дорогам мы идем, важна музыка, что нам слышится, важно то, что ведет нас. Я мог поступить как угодно — но через тридцать пять дней после разговора на перекрестке с крестом, я написал ходатайство о переводе из резерва Генерального штаба в линейные части. Из бумаг, оставленных отцом, я выбрал приказ, об удовлетворении прошения подателя сего документа, проставил дату и отнес все это в комендатуру. Комендант понял мою хитрость, но ничего не сказал — прошение было удовлетворено. Когда я уже выходил от него, майор окликнул:
— Лейтенант! Я обернулся:
— Да, господин майор…
— Я узнал про кладбище… Про могилы девиц… Он замолчал будто решая, стоит ли ему продолжать.
— Мне было бы интересно узнать… — проговорил я.
— Там триста могил — пятнадцать рядов по двадцать в каждом. Но большая часть могил пусты…
— Пусты?
— Ну да — кенотафы. Людям необходимо место для скорби. История была какая
— семь лет назад здесь отступали кондотьеры капитана Ферда Ше Реннера, чтобы сдаться хотам. И на их пути лежал этот городишко. Так случилось — мужчины ушли и дрались уже не помню на каком плацдарме.
— И город разграбили, — предположил я.
— Не все так просто. Они умудрились выставить еще одно ополчение — из женщин… Что?то около трех тысяч… И было там две роты, в которые набрали исключительно… Майор замолчал и покраснел, будто стесняясь произнести слово. Наконец набрался сил и воздуха и выпалил:
— Из девственниц… Из тех, кто предпочитал умереть, нежели быть… Он опять замолчал и я поспешил прийти майору на помощь:
— И что дальше?
— Заваруха вышла еще та. Ше Ренер попал меж ополчением и регулярными частями. Ведя тяжелые арьергардные бои, капитан попытался прорубиться через город. Говорят, женщины умирали так, как дано не всем мужчинам… А вот дальше я не понял… Ше Реннер был разбит. Но те две роты все же попали в окружение. Стоял туман — говорят густой и даже черный, и к тому времени как он развеялся на поле боя никого не было. Ни одной живой души — одни покойники. Не знаю, сколько полегло наемников, но девиц было почти две сотни. Остальные пропали…
— Куда?
— Не знаю. Может и до сих пор бредут по свету. Но меня смущает другое… Я вопросительно промолчал, что майор продолжит. И я оказался прав
— Я узнал еще одну вещь Где?то на кладбище есть братская могила — там лежит все, что осталось от кондотьеров Ше Реннера. Никто не знает, сколько людей под ней. Тем более неизвестно — были ли похоронены все или кого?то тоже поглотил черный туман. Говорят — они иногда возвращаются…
Я так и не стал для солдат Второй Отдельной Регийской хоругви своим. Дело было не только в моей форме — в том последнем бою я был в своей старой кавалерийской форме только с шевроном «Кано» на руке. Я мог бы сказать, что у меня не хватило времени — но нет, не скажу. Дело было во мне — я так и не научился становиться своим. Даже отец иногда не знал как ко мне относиться — как к своему сыну ли как к своему солдату. Обычно он выбирал второе и был даже строже, чем к своим рядовым, дабы никто не смог обвинить его в родительском попустительстве. И действительно — многие думали, что мы просто однофамильцы. Свою новую часть я сперва почувствовал, а уже потом увидел. В кружке с пивом вдруг начали ходить волны — все вокруг легко дрожало.
Я посмотрел в окно — в Тебро входила легкая кавалерия. С первого взгляда было видно, что часть была не типичной. Необычной была форма. В кавалерии всегда одевались в яркие цвета, начищая до блеска амуницию. Форма этой части была серо?зеленой, даже скорей черно?зеленой. По покрою она больше напоминала одежду егерей, нежели солдат регулярной армии. Все металлические детали — шпоры, стремена, бляхи на сбруе были матовые. В город они буквально ворвались, пригнувшись к крупам лошадей, будто репетировали взятие вражеского района, рассыпавшись веером по всей длине улицы. Впереди ехал их командир. Расстояние и мое положение не позволяли рассмотреть его погоны. Несмотря на жару, его мундир был застегнут на все пуговицы, но рукава закатаны выше локтя. А на предплечье я рассмотрел шеврон. Я никогда не видел такой и, чтобы определить принадлежность части, начал искать глазами их знамя. Его нигде не было.
— А ведь я знаю кто это…- проговорил сидящий рядом со мной седой фельдфебель, -это вторая Регийская хоругвь.