Фельдфебель из второй бандеры доложил, что вторую ночь за нашей хоругвью мчится стая волков. Днем их не видно, но ночью они приближаются к ордеру или к кострам бивуаков. Он пытался убить одного, но тот легко ушел…
— Хитры, бестии, что твои оборотни… Или вомперы…- закончил он доклад.
— Да нет, просто жрать хотят. — Ответил я. Во времена войн в лесах плодились всякая живность и нежить, что могла питаться падалью. Потом они выедали друг друга, но до этого приносили неисчислимые беды крестьянам. Но я приказал волков без надобности не трогать, сославшись на то, что скоро еды им будет достаточно. Пользы от доклада фельдфебеля было никакого, но я стал чаще оборачиваться, стараясь увидеть, что грядет за нами. Пару раз я убедил себя, что видел какую?то тень меж деревьев, но никому это не рассказывал. Карт уже не было никаких — никому в голову не пришло снабдить нас картами своих же тылов. Мы действительно жили в пустоте — без новостей, поддержки, планов и дорог. Похоже, единственным, кого это тревожило, был я сам. Солдаты проверяли, как выходят сабли из ножен, скабрезно шутили. И их безразличие успокаивало меня. Мы раскатали полуроту под Орестом, у нас погиб только один человек — совсем молодой кадет. Ему полоснули по ноге и умирал он от потери крови. Помню, я склонился над ним, держа его руку в своих ладонях, будто это могло как?то помочь ему. Раненый часто дышал и смотрел в небо. Единственными словами, которые он сказал были:
— Смотрите?ка, там звезды… И умер. Мы посмотрели на небо, но ничего не увидели — солнце было затянуто осенними тучами… Через реку я собирался перейти по старому Сиеннскому мосту, но на подходах к нему мы нарвались на кавалерийский корпус. От преследования мы ушли удивительно легко, из чего Шеель сделал предположение, что в том районе было рассеяно много наших войск, посему противник действовал с осторожностью. Я возразил ему, что мы до сих пор не встречали своих.
— Все очень просто, — ответил Шеель, — они сидят по оврагам и лесам и боятся высунуть нос… Второй раз к мосту я решил не возвращаться, переправив хоругвь пятнадцатью милями ниже по течению. На одном из лесных перекрестков мы неожиданно нарвались на вражеский разъезд. Они попытались оторваться, мы погнались за ними и на их спинах ворвались в деревню, где квартировала вражья хоругвь. Мои солдаты рассыпались в боевой ордер, обнажая сабли Враг тоже ощетинился оружием, но почти не нападал и был будто удивлен. Бой затихал, так и начавшись: шорох шагов и топот копыт лишь иногда разбавлялся лязгом стали. Из дома выскочил их гауптман и проорал на всю площадь:
— Да что ж вы делаете!!! Прекратить драку! Гауптман обладал хорошо поставленным командирским голосом и приказ подействовал: оружие никто не спрятал, но и без того вялая драка, теперь сошла на нет. Увидев Шееля, гауптман подбежал к нему и прокричал:
— Да откуда вы свалились? Эй, неизвестный солдат, война закончилась…
— Не понял? — удивился я.
— Да что тут понимать? Три дня назад был подписан мирный договор.
— Да что тут понимать? Три дня назад был подписан мирный договор. Ваши войска отводятся за реку Курух… Что тут рассказывать? У меня на столе должен лежать меморандум… Он действительно нашел лист, в котором излагались основные параграфы нового договора. Обычный мирный договор, закрепляющий новый передел мира. Но в нем были некоторые статьи, которые меня смутили. Особо интересным был седьмой параграф, в котором указывалось, что частям оказавшимся в тылу противника надлежало сдаться в двухдневный срок. При этом сдавшиеся приравнивались к пленным с соответствующими правами и обязанностями, а не сдавшиеся — к бандитам и подлежали уничтожению без суда и следствия… Я прочитал это вслух:
— Поздравляю, — бросил Шеель, — нас предали. Я кивнул — так все и было…
— Да ладно вам, ребята… — быстро заговорил гауптман, будто чем?то испуганный. — я могу принять у вас сдачу, мы ее оформим вчерашним днем… Я посмотрел на Шееля, он отрицательно покачал головой:
— Только без меня. Мой отец семь лет просидел у них в плену… — и вдруг чуть не заплакал: Дже, ты же отпустишь меня?.. Я не хочу, чтобы мой сын вырос военным…
— Шеель, построй хоругвь… Тогда, на площади деревни, в окружении тех, кто был нашим врагом еще час назад, я увидел свою хоругвь по?другому. Другими глазами — хотел сказать я, но это не так. Глаза у меня были те же самые — и те же солдаты. Сбруя все так же была матовой, униформа — темно -зеленой, они не изменились внешне — разве что некоторые отпустили бороды. Но это было обычное дело — на фронте проще с дисциплиной и многие поступали так. Кто, просто так, кто давая обет- останусь живым — сбрею. Их сабли оставались острыми — в их взглядах сквозила сталь. Но уставшие уже не отводил взгляд. Но я чувствовал в воздухе висело еще что?то. Верней — чего?то не было. Пустота. Странная, страшная пустота — «Кано» играло против нас.
— Господа, — сказал я, — война окончена, и если кто?то хочет воткнуть меч в землю здесь и сейчас — то быть посему. Но… — я сделал паузу, подбирая слова, чтобы в моей речи не присутствовало мое мнение. Ничего не шло в голову. Я повернулся к гауптману и забрал из его рук приказ. Я прочитал его весь — от первой до последней строчки. К концу речи мой голос осип и прежде чем откашляться я спросил: