Жизнь… Плохо или хорошо, но она продолжалась. За Стеной шумел город — может это являлось частью системы. Скажем, размести они школу в лесу или в горах — многие отнеслись к плену спокойней. Но жизнь шумела, жизнь самым настырным образом напоминала о своем существовании. За Стеной будто призраки проносились силуэты. Мы пытались разгадать, кого они обозначают, что они там делают. Им завидовали — за Стеной люди не были ограничены тремя сотнями физиономий на клочке земли. Они отдыхали, когда уставали, жгли свет, когда им это было нужно. Были вольны идти, куда хотят. Так мы думали… Недели три никто не сдавался — Школа забирала свое только смертями. Но потом сломался первый — он пошел и заявил, что он сдается и ему плевать — убью его или дадут другое имя, другую форму, другую идею.
Это был правильный ответ
— на следующий день его отправили за Стену. С развязанными руками… Увидев такое дело еще через два дня сдалось трое — они вылетели в трубу крематория. Им было плевать на сдачу — им нужна была искренность. И еще — им не нужны были проигравшие — приговоренные к смерти не могли спастись, даже согласившись сдаться. А оставшиеся приготовились выживать. Выживать самим — и выживать других. Четырем в четырех стенах было тесно — некоторые умерли, потому что мешали жить другим. Постепенно пленники начали обрастать вещами — это было более чем странно, ибо большинство попали в школу ни с чем. Откуда?то появились даже книги. Одна попала в нашу комнату вместе с Малышом. Но она была маленькая — тот хранил ее в кармане куртки, предварительно оторвав обложку. Когда кто?то умирал или уходил, его вещи делили между оставшимися. На вещи погибшего от руки другого пленного, в первую очередь претендовал убийца. Почти все работы в школе выполняли сами пленные — таскали дрова на кухню, убирали этажи, убирали за смертью: уносили погибшего к крематорию, потом закапывали пепел на кладбище. Мертвому полагался участок сажень на полсажени и кол с табличкой — на ней вырезали какие?то цифры, которые выписывал кастелян из своего гроссбуха. Могилы копал и я — выбор был небольшим: зарывать или быть зарытым. В первый раз моим напарником был Сиглет — лейтенант?инженер из 7?ой ударной армии. Я долбил землю, он ее откидывал. Земля на кладбище была каменистая. Охрана скучала за углом — оттуда мы были хорошо видны, а их не доставал ветер, который успевал разогнаться по полю. Когда я ударил, кирка скользнула и оголила что?то белое. Я нагнулся и руками отрыл череп. Потом вылез и сел на край ямы. Я смотрел то на свою находку, поочередно глядя то на нее, то на могилы. Сиглет спрыгнул и сел рядом со мной.
— Что это значит? — спросил я, не надеясь на ответ. Но он ответил:
— То и значит… Мы не первые в этой школе. До нас были выпуски, наверное поменьше нашего, и поэтому их хоронили. А нас много, стало быть сожженные мы займем места меньше…
— И что теперь делать?
— Слушай, где ты научился задавать глупые вопросы.? Ничего не надо делать. А что ты собирался? Просто прими к сведению или забудь… Сиглет вынул из моих рук кирку и вложил лопату:
— Давай копать — охрана смотрит… Некоторое время мы молча копали. Череп лежал в углу могилы и мы его осторожно обходили или перекладывали. Наконец, Сиглет бросил:
— Сколько ты за него хочешь?
— Что?
— За что ты мне отдашь череп?
— Зачем он тебе? Он задумался, прищурив глаза. Его взгляд был устремлен над моей головой, на далекую башню церкви.
— Скажем, для коллекции… — наконец ответил он.
— У тебя, что этой дряни коллекция?
— Нет, но с чего?то начинать надо… Я обменял череп на книгу, на «Пустыню» — большую цену я заламывать не стал, понимая что это не последняя находка. И действительно — уже к зиме у Сиглета собрался полный скелет. Он то и дело менял некоторые кости, и долго не мог подобрать парные берцовые. По мере того, как люди убывали, копать могилы приходилось чаще. Кровати в комнатах освобождались, но кладбище было еще столько свободных мест. Однажды меня остановил Даль — когда?то он был студентом?медиком. Но его выгнали из alma mater, и он пошел в армию, успев все же чему?то научиться. Он сказал мне:
— Ты слышал, Сиглет за пол?бутылки вина выменял тазовые кости?
— Что с того?
— А то… — Даль резко перешел на шепот: а то… То, что в костях две дырочки… Это была женщина… Ты слышишь — женщина! Я вздрогнул, но спросил:
— Много ли пролежит в земле человек, пока не сгниет? Даль пожал плечами:
— По- разному.
В этой земле — не меньше трех лет… Остальное мне было неважно.
Малыш внес в нашу жизнь то, что кто?то из нас назвал «здоровым раздолбайством». Он был убежден, что к некоторым вещам просто опасно относиться серьезно. Не потому что они смешны, а потому что их серьезное восприятие может свести с ума. Законы он презирал, к правилам относился наплевательски. Школьные правила ему пришлось соблюдать, что не мешало ему вворачивать какую?то поганку. Он как?то сказал:
— Законы… Законы составляют люди с комплексом неполноценности. Что это за дело, когда по мосту надо двигаться только по правой стороне?…Это даже если левая свободна?!? Да бред это! Скажем, есть закон природы, что все брошенное вверх падает на землю, за исключением тех случаев когда падает в воду… Хороший закон, я с ним ни разу не конфликтовал… Показательный случай произошел с ним с год назад. Тогда Малыш попал в плен — та кампания близилась к концу и он поставил себе целью выбраться из плена первым — в штате разбитой армии мест было немного. Малыш симулировал сумасшествие -из сосновых шишек наделал солдатиков и от рассвета до заката самозабвенно играл в них. Расчет оказался правильным — его выперли первым же конвоем. Но едва границу пересекши границу, он самым чудесным образом выздоровел. Он даже получил некое повышение — стал лейтенантом лейб?шнандарта и его назначили в технический отдел Генштаба. Некоторые его за это сильно невзлюбили — и это еще слабо сказано. Им казалось несправедливым, что какой?то «сумасшедший» обошел их.