— Ты кто? — спросил старик. Я мог ответить сотней способов, но сказал:
— Странник.
— И что ты ищешь?
— Совета. Старик кивнул:
— Заходи…
Таблетка сухого спирта быстро таяла под чайником. Тепла она давал немного, но синее пламя не дымило и не воняло как каменное масло. Генерал дал мне полотенце вытереть голову, плащ я сбросил в коридоре — но ноги были еще мокрыми.
Тепло от тела уже нагрело воду в ткани и мне было даже жарко… Странно, но мы долго сидели молча — я двигался за многие сотни миль, но сейчас даже не знал, что ему сказать. Рейтер сидел, уставившись в столешницу, лишь иногда поглядывая в мою сторону, будто для того, чтобы убедиться, не исчез ли я. Потом я узнал, что генерал не любил смотреть в глаза, он говорил, что плечо к плечу исключает с глазу на глаз… Наконец я не выдержал:
— Отец мне часто про вас рассказывал. Он начинал у вас адъютантом. Я назвал свое имя. Свое настоящее имя. Свое настоящее полное имя… Генерал кивнул:
— Я помню его. Смышленый мальчик был… Кстати, что с ним сейчас?
— Пропал без вести под Тебро. Погиб. Бывший адъютант бригадного генерала, сам дослужился до генерала и исчез. Значит погиб — иного исхода для генерала в бою не бывает. А сын того, которого он считал за смышленого мальчика, сидит перед ним — грязный, мокрый и голодный — почти как люди входят в мир. И только он не изменился — бригадный генерал, что в мгновение своего триумфа сорвал с себя погоны и ушел в ночь. Беглец из лагеря победителей — так называл его отец. Его братья по оружию делят добычу, охранники спят, а он срезает эполеты. Прошли года. Да что там — почти прошел почти эпоха. Все солдаты его армии ушли в ничто, все его враги смешались с пеплом. Его самого считали без вести пропавшим, а потом, за давностью срока — погибшим — но вот он. Переживший все двери, в которые он мог войти, переживший многие войны, которые он мог выиграть… Наконец, чайник закипел. Генерал поднялся и поставил кипяток на стол. Мы сидели и пили травяной отвар из высоких оловянных кружек. Отвар был крепкий, терпкий и горький — Рейтер пил без сахара и не стал предлагать его мне. Я же не стал настаивать -могло случится, что сахара у него не было.
— Что?то странное грядет, — проговорил Рейтер, — я, кажется, раньше не видел столько раздавленных животных. Они так и лезут под колеса: может у кошек закончилось их девять жизней, а собакам надоела собачья жизнь. Я устал от вещих снов — они мне снятся чуть не каждую ночь. Знаки на земле, знаки на небе
— все они сулят большие перемены. Я пожал плечами — все время, пока я жил на краю географии, я спал крепко без снов. Лишь иногда снились простые незатейливые сны.
— Грядет время, когда начнут сбываться пророчества.
— Какие пророчества?
— В том?то и дело. Было сделано столько пророчеств, что какое?то обязательно сбудется. Скажи мне — кто ты? Может, что?то говорилось и про тебя…
— Или про вас, господин генерал… Он криво улыбнулся и кивнул:
— Кстати, ты мне можешь объяснить, как ты меня нашел?.. Я обдумал все и ответил совершенно честно:
— Нет… Рейтер кивнул опять — он понял мой ответ даже лучше меня, и он его устраивал:
— Замечательно… Я так и думал. Но все же… Для того, чтобы я подсказал тебе путь надо решить куда ты идешь и кто ты… Расскажи мне о себе… И я начал рассказывать: про офицерский цензус экстерном, про то, как я убивал, про то, как я ел сырое мясо. Про котел, про прорыв, что был обречен с самого начала. Про плен, про школу, про то как мы убивали друг друга, как убивали нас… Про ветер, что дул на крыше мира, про побег… Мы заснули глубоко за полночь. Генерал отвел меня в комнату без окон, дал подушку, два оделяла и простынь. Одеяла были грубыми, солдатскими, подушка заполнена соломой, простыни были свежими, но немного сырыми. Я спал как убитый — проснувшись ближе к утру, я почувствовал, что напрочь отлежал левую руку, так, что даже ее не чувствовал. Тогда правой рукой я отложил ее в сторону и опять провалился в сон…
Генерал — я буду называть его генералом дальше, ибо никто не лишал его звания… Генерал жил просто.
Он носил кавалерийскую форму со споротыми знаками различий, потертую и не глаженую, но подшитую и чистую. Из оружия носил только дагу, которой и брился каждый день. Свою спальню и кабинет?зал он разместил в корабле, а остальные помещения
— в катакомбах под площадью. От незваных гостей они были защищены магическими алармами и ловушками — туннели могла залить вода, проходы — завалить плиты. Первые два дня генерал потратил, объясняя мне как не попасть в западню, впрочем, снабдив меня по окончанию курса брелком?проводником.
— И что, никто не интересовался, что внутри корабля или под площадью? — спросил я как?то генерала.
— Сейчас люди больше заняты возведением новых памятников, чем ремонтом старых. Мальчишки, было дело, пытались озорничать, но я их пугнул одним заклинанием… В остальном генерала вполне устраивал жизнь приведения — катакомбы тянулись под площадью, подо всем городом и, насколько я понял, выходили за город. Генерал проходил под сторожами и брал все, что ему было нужно — еду со складов, мануфактуру из пакгаузов. Он даже пробирался в муниципальную библиотеку и присутствовал на всех премьерах в местном театре. Театр этот, к слову, был основан его бабкой. В театр я так и не попал — зимой труппы не гастролировали, но генерал постоянно приносил мне книги, по которым я учился. Никогда ранее я не учился с таким рвением. В училище нам вколачивали знания, жестоко наказывая нерадивых. Учителя знали, что они нам могут пригодиться, мы в это не верили и забывали все сразу после экзаменов. Теперь все было иначе — я понимал, что не знаю слишком многого, и старался наверстать это как можно быстрей. Я сжигал целые свечи, чуть не задувая их, когда переворачивал страницы. Хватал новое кусками, не удосуживаясь понимать — я собирался обдумать все это, после того, как погаснет свечка. Есть ли что еще более печальное, нежели когда сгорает последняя свеча? Когда фитиль уже совсем короткий готов упасть, и наконец, падает. Мы пытаемся поднять его, подбрасываем мелкие щепки, чтобы хоть немного продлить жизнь света. Огонь обжигает пальцы, но воск едва теплый. Но утро далеко и игра заранее проиграна. Наконец, сгорает последнее, искра убегает куда?то вовнутрь и уже нет ничего, кроме темноты. Так уходит жизнь. Как то, еще в кадетском корпусе, я поспорил с другом, насчет природы смерти. Я отстаивал ту простую истину, что каждый умирает в одиночку. На что товарищ возражал, что иногда люди гибнут сотнями или даже тысячами. Он был, конечно же не прав — в смерти все одиноки. Никто не в силах взять тебя за руку и ввести в страну мертвых. Как бы близки не были люди, но смерть проведет их отдельными дорожками. Потому?то человек и придумывает себе такое количество попутчиков в Запределье, тех кто не смог умереть вместо тебя, но способен умереть вместе с тобой. Но довольно обмана — смерть это высшая точка одиночества. Смерть — это то, что случается со всеми. Рано или поздно. Но никогда — вовремя…