— А как же…
— Поговорим?
— Будет о чем — обязательно поговорим… — согласился я. Но я был ему нужен не как собеседник — ему был необходим человек, который сможет его выслушать. Старика тревожила передышка — он ожидал, что его будут давить до конца. По всем расчетам переправу враг уже завершил, но почему?то не наступал. Мы зализывали раны, готовили укрепления — но что?то было здесь не так.
— Они могут захватить землю, — рассуждал воевода: но их здесь никогда не полюбят. В лучшем случае они с нее сбегут, в худшем — в нее зароют… Осматривая позиции, он задумчиво проговорил:
— Они опаздывают, на этот рубеж они должны были выйти еще вчера утром… И тут мне вспомнились слова генерала Рейтера:
— Отводите левый фланг, — чуть не заорал я, — они будут высаживать десант с моря! Отводите, пока не поздно…
Мы почти успели — успели, но не все. Воевода войска не отвел, но перегруппировался выставив заслон по побережью. У меня отобрали предпоследний взвод — я отдал второй. Потом наши планы рухнули — мы попали в мешок. Их планы тоже не удались — горловину мешка перетянуть они не успели. По ней многим удалось уйти за границу. Вопреки всем правилам, воевода ушел из котла одним из последних. Если не последним. Когда мы уже снимались с наших позиций, он окликнул меня:
— Ади… Я уже привык отзываться на чужое имя.
— Да, мой командир… Это становилось смешным — до нашего полного разгрома оставались если не часы, то никак не больше дня.
— Ади, я попрошу тебя об одной вещи… Не смог бы ты и твои люди прикрыть наш отход? Прости, что прошу тебя об услуге, за которую не смогу расплатиться, но…
— Мы это сделаем, — ответил я. Я думал, что он уже уйдет, но сделав пару шагов, он обернулся:
— Ади…
— Да?
— Чтобы там о тебе не говорили — ты славный парень… Больше я его не видел.
На опушке леса нам срубили простенькую баррикаду. Я ждал атаки еще до полудня, но их наступление развивалось преступно осторожно.
На опушке леса нам срубили простенькую баррикаду. Я ждал атаки еще до полудня, но их наступление развивалось преступно осторожно. Солдаты сидели у баррикады, молясь всем богам подряд и клеймя свою жизнь. Но не побежал никто. Когда солнце начало последнюю четверть своего пути, я подумал, что воевода уже успел достаточно отвести остатки войск. Я посмотрел по сторонам и понял глупость нашего положения. Я понимал: обороняться на этих позициях — безумие. Да, у меня были здесь кой?какие дела. Я должен бы попасть в плен — сейчас или никогда. Но причем здесь остальные солдаты? И тут я сделал то, чего никогда бы не сделал настоящий Ади Реннер.
— Капрал, — бросил я, — отводи людей. Я постараюсь их задержать. Когда появился авангард врага я потушил их как свечи. Конечно, этим я их немного задержал — лишенные разведки они не могли двигаться также быстро. Когда подошла основная группа, я стоял на дороге, перемазанный кровью с ног до головы — кровь уже начала подсыхать и мерзко щипала. Первый всадник попытался смести меня с дороги не останавливаясь и не задумываясь, за что жестоко и поплатился — думать нужно всегда. Потом было еще пятеро — я уложил и их, хотя кто?то и сумел расцарапать мне плечо. К тому времени вокруг нас собралась чуть не вся их рота. Они были профессионалами, которые не испытывали ко мне никаких чувств и они уже начали заключать пари, сколько я еще убью, пока не уложат меня. Я не уложил никого. Нападать первым я не стал, а их командир выставил передо мною с два десятка арбалетчиков.
— Бросай свою бритву, солдат! Ты славно дрался, но сегодня не твой день… Я бросил меч на камень и переломал его ударом каблука. И засмеялся.
Странно, но те, кто пленил меня, даже не отобрали у меня ремень. Они накормили меня, не поинтересовавшись моим именем. Воды у них было мало, посему я не мог умыть лица и никто не замечал пятна на лице… Я мог бежать от них в любой момент, может статься, они сами были бы этому рады. Я бродил меж ними, грелся у их костров, ел кашу из их котлов. Они были солдатами и относились ко мне тоже как к солдату, одетому в другую форму. Солдаты беззлобно шутили — я острил в ответ. Может статься, я недавно убивал их друзей — но превратности военных дорог приводили к тому, что вчерашние пленники воскресали в иной униформе — уже командирами тех, кто брал его в плен. Наконец, меня передали в полевую разведку. Там долго не могли поверить в свою удачу. Они вертели в руках мой офицерский жетон, будто опасаясь подделки. Но он был самым настоящим, не настоящим было имя — но откуда им было знать об этом. Я идеально подходил под описание — мне играли на руку все слухи и их разведданные. Допрос длился от рассвета до полудня.
— А ведь вы могли драться вместе с нами, — бросили мне среди прочего.
— Запросто, -ответил я, — моя голова оценена в тысячу, дайте мне четверть этой суммы, вашу униформу и подходящую войну…
— Может мы так и сделаем…
Но не сделали — никто не стал предлагать мне деньги. Меня и не убили — тоже хорошо. Признаться, я не ожидал от них ни того, ни другого. Они отлично понимали
— что деньги, это еще не все. Деньги имеют свойства обесцениваться и заканчиваться. К тому же деньги — это не люди: их жалко. Они предпочли бы перековать меня под свою идею, дабы пользовать меня бесплатно. Моя дорога лежала в Школу — даже если меня не изменят — будет недурственное наглядное пособие. Но сначала меня отправили в тыл. На четвертый день мой конвой прибыл в лагерь военнопленных уже на том берегу. Он был большим — очевидно их командование собиралось считать пленных акрами. Но пленных было мало — охват у федератов не удался. Лагерь был совместным — в иных кампаниях разделяли пленных офицеров и рядовых, но здесь считали, что офицер должны разделять со своими солдатами все тяготы.
Лагерь был совместным — в иных кампаниях разделяли пленных офицеров и рядовых, но здесь считали, что офицер должны разделять со своими солдатами все тяготы. И знакомых я не встретил никого — не успел. Бывали случаи, что офицеры отказывались следовать с солдатами, но здесь солдаты отказались от своего командира. Я успел только умыться — смыть пыль дорог. И когда я возвращался в барак, на моей дороге появился пленный. Я его не знал, что не мешало ему знать обо мне.
— Ты — Реннер. Я тебя ненавижу… Ади Реннера ненавидели многие -он мог себе это позволить.