— И что с того?
— Тебя убьют! Не я так кто?то другой — придушат во сне… Вокруг нас начала собираться толпа. Почувствовав неладное, появилась охрана.
— Я дрался вместе с вами, — напомнил я солдату. Но это было напрасно:
— Ты дрался не потому, что защищал свой дом, а потому что любишь убивать! Ты чудовище! Этот лагерь слишком тесен для нас обоих! Он почему?то разозлил меня.
— Нет проблем, — ответил я, — Тебя сразу убить или будут какие?то просьбы?
— Господин оберлейтенант, — сказал один охранник, мы должны вас изолировать… Для вашей же безопасности… Я посмотрел по сторонам, но мне никто не сочувствовал. Может быть только охранники…
— Ведите, — согласился я.
Так я попал в карцер. Строители лагеря не думали, что возникнет нужда в одиночках, посему единственно приемлемым местом для моего заключения оказался карцер. Там было довольно прохладно, что в нарождающемся лете являло даже определенное преимущество. Мое положение было довольно неплохим: я спал, сколько хотел, жаловаться на кормежку тоже не приходилось. Когда стало холодно я потребовал еще одно одеяло и мне его дали. Дважды в день меня выводили на прогулку, впрочем рассчитав время так, чтобы я не пересекался с остальными заключенными. Чтобы скрасить скуку мне даже нашли какую?то книжонку — наверняка единственную в лагере. То был любовный роман — книга совсем не в моем вкусе и я цедил ее по дюжине страниц в день. Охранники относились ко мне с почтением, а я не доставлял им особых хлопот. Такое положение устраивало нас всех. И вот однажды на двери в камеру открылось окошко — я лежал на нарах и обернулся на шум. Кто?то смотрел на меня — я на них. Такое бывало и ранее — тюремщики проверяли не сбежал ли я и в добром ли здравии. Но в тот день меня разглядывали долго. Я понял — в лагерь прибыли селекционеры. Я ждал их раньше — на этой войне у них было не много работы… Когда окошко закрылось я вздохнул и принялся распарывать подкладку кителя
— в маленьких кисетах лежали вытяжки, которыми снабдил меня генерал. Из содержимого я сделал состряпал мазь и сварил настойку. Мазью я подновил родимое пятно, а настойку оставил остывать на окне. Я вернулся к чтению, но книга, и прежде бестолковая, теперь и вовсе не воспринималась. Наконец подали ужин. Я отставил тарелку и выпил зелье — и чуть не после первой ложки похлебки почувствовал легкое жжение. Рейтер предупреждал, что его отвар будет реагировать с пардиумом довольно бурно. Странно, никогда не упоминалось, чтобы Реннер пользовался магией — тем не менее, селекционеры решили перестраховаться, тем более, что повод был. После ужина я отбросил книгу и попытался уснуть. Но сон не шел. Я понимал
— это начало конца — конца или их, или моего. Нашего… И мне нужны были силы. Сперва мне казалось, что заснуть мешает свет — тогда я занавесил окно, повесив на решетку свою китель. Но спать не хотелось — в голову лезли всякие мысли. Я в уме мерил землю, чертил карты времени. Все я же заснул. Меня разбудили очень осторожно. Кто?то легко тряс меня за плечо -я открыл глаза.
— Господин оберлейтенант… Вам пора… Конечно пора.
Давно пора…
Ади Реннер умер во второй раз. Как гласили сводки новостей федератов, военный преступник Ади Ферд Ше Реннер был повешен в одном из лагерей военнопленных, труп его сожжен, а прах развеян по ветру. И опять никто не видел его трупа — стало быть ничего не мешает ему воскреснуть третий раз. Хотя, я думаю, никакой казни не было. Скорей всего рано утром повесили труп, помершего, скажем, в лазарете. Чтобы никто не смог его опознать, позже его сожгли — так из одного покойника получилось два. Но тогда я об этом не знал — я опять был в дороге. Людям вокруг меня опять казалось, что они выбирают дороги за меня — но я?то знаю: все было не так. Они не могли выбрать другую дорогу. В этот раз все было по?иному. Конвой шел вне расписания — он включал только меня и четырех конвоиров. Мы почти не делали остановок — иногда нас встречали в условленных местах, кормили, конвоиры менялись, и конвой несся дальше. И если в прошлый раз под меня определили мерина, то теперь мне подвели скакуна — довольно неплохого, хотя и неприметного с виду. Конвоирам было запрещено общаться со мной и с кем?либо, раскрывать цель своего движения. Но это было лишним — магические сообщения обгоняли нас — и перед нами заранее подымали шлагбаумы, опускали мосты, перекрывали движение по дорогам. Мы проносились мимо, подняв пыль — нас провожали взглядом, пытаясь понять — что сон сей значил… Все оказалось так как я и рассчитывал — через три дня пути мы остановились у Стены, через которая окружала школу. Нас уже ждали — с той и этой стороны. Магик прошептал заклинание, расплывчатые силуэты по ту сторону Стены стали набирать четкость, потом вдруг вздрогнули и опять проявились — ворота были открыты. Мне приказали спешиться, и в одиночку я перешел на территорию школы. Среди встречающих я не увидел никого из знакомых мне. Стало быть, они не знали прежнего меня — для них я был Ади Реннером. С меня сняли стальные перчатки — странно, в прошлый раз, мне они показались будто многопудовыми, сейчас я стряхнул со своих рук будто варежки. Я встряхнул руками — мои тюремщики напряглись: они ожидали мою попытку воспользоваться магией. Но я просто разминал руки. Пока мы шли к школе, новый комендант зачитывал правила заведения. Он не знал, что я изучил их наизусть. Я слушал его в пол?уха и его речь сливалась в единый рефрен: «Смерть, смерть, смерть…» Это точно, — подумалось мне, — скоро смерти здесь будет предостаточно. Я с интересом рассматривал здание — его подновили, подчистили, но в целом оно было все тем же — моей школой. Переступив порог, я остановился, вдыхая воздух школы. Здесь тоже все было по?прежнему: из столовой доносился запах сдобы. Я втянул его полной грудью — он мешался с дымом костра, что горел на заднем дворе, с пылью, с запахом краски. Из зала едва уловимо тянуло потом. На какое?то время мне показалось, что все это было зря, что ничего не изменилось, что не было моего побега, что год прошел зря, если он вообще был. Я почувствовал себя маленьким — на меня давили стены, время и пространство. Я зажмурился и встряхнул головой — наваждение прошло. Мой конвоир решил, что я голоден.