— Твой цветок завял… — ответил я, будто ничего важней не было. Но он спокойно ответил:
— А ты бы его меньше всякой гадостью поливал… Тут сказать мне было нечего. Иногда, чтобы не ходить на кухню, я обдавал чашку водой и выливал остатки в горшок. Мы разошлись — я оделся и вышел на улицу. Было довольно холодно, но об этом я узнал только ночью, когда оказалось, что я обморозил лицо. Я прислонился спиной к стене как раз под окнами учительской. Смотрел я на запад — туда, где должно было сесть солнце. Ноя считаю важным направление — просто куда?то мне надо было смотреть… Весь день солнца не было, и только вечером, садясь, он выскользнуло из?за туч и ударило и скользящим, не горячим лучом. Но мне этого хватило — как вампир упивается кровью, я выпил его и понял, что это все всерьез. Что я жив, что покамест меня что?то или кто?то бережет. Мне было плевать — кто. Я хотел знать -ЗАЧЕМ? Когда стало темно я побрел назад — прошел мимо учительской. Лист висел на месте. Промелькнула мысль сорвать его и порвать, будто никогда его не было. Я поднялся к себе на этаж и пошел в свою комнату. Кроме Сайда, там был Орсон и Громан. Последний принес новость. Она звучала так:
— Только что сдался Даль…
— Почему? — спросил я. Граф пожал плечами. Но Громан врал — он знал ответ, равно как и я. Ежедневная борьба наполняла нашу жизнь. Бежать по лезвию стало привычным и даже необходимым. Теперь этого не было.
Затем небо пришло в движение. В колодце Стены мы видели, как тучи гоняются друг за другом, будто ведьмы в шабаш. Порой они сплетались будто ленты, кипели как змеиный узел. Небесный купол то подымался вверх, то опускался так низко, что почти смыкался с туманом Стены. Весна наступала — как наступает одно войско на другое. Может, то был лишь авангард и до кордебаталии было далеко. Снег только почернел., и мы выбирались на улицу и грелись будто сонные мухи. Наверное, за Стеной дул холодный ветер, но он был по?весеннему прямолинеен и у нас было тихо. Казалось Сайд почувствовал все раньше и острее нас. Он выглядел довольным и подтянутым:
— Ветер… Хороший ветер, как он хорошо пахнет — скоро он станет попутным и я уйду. — сказал он мне в такой день. В ответ я закрыл глаза — тепло будто волнами омывало лицо. Мне не хотелось двигаться — тем более куда?то идти. Еще через несколько дней резко потеплело. Оживился Орсон. Оказалось, что еще зимой из остатков дров соорудил ящики, которые теперь ночами таскал на крышу — когда мне не спалось, я помогал ему. Он тайком долбил еще мерзлую землю в холщовую сумку. Земля была тяжелой как камень и стоило ей немного побыть в тепле, превращалась в жижу. Однажды, отдыхая после очередного подъема, я спросил его, почему он занялся растениями:
— Что наша жизнь? Человеку свойственно о чем?то заботиться. Не было бы цветов, придумал бы еще что?то. Мужчина вообще — существо… Нежное что ли… Я хохотнул. Орсон обиделся:
— Да ты не смейся… Я что хочу сказать… Многие мужчины хотят быть нежными, равно как женщины — желают, чтобы с ними нежно обращались.
Но многие думают, что проявление нежности — это признак слабости. Потому и женятся, чтобы скрыть сей постыдный недостаток в семье. Говорят, мужчинам надо только одно. Не знаю, может так оно и есть — не суть как это называть… Но было бы женщинам легче, если бы мужчинам требовалось две, три вещи…
— Все мужчины одинаковы?…
— Самое оригинальное суждение, что я слышал! Но покажи мне настоящую женщину? Я пожал плечами:
— Тебе ответят: «Покажи мне настоящего мужчину»? Орсон кивнул:
— Согласен… Измельчал народец. Где глаз орла, сила тигра, мудрость змеи?…
— И кто виноват?
— Вообще?то сперва надо спросить: «Что делать?». Но ответа на него я сам не знаю, посему отвечу на твой: виновата война… Наверное, я слишком долго молчал, что Орсон еще раз повторил свою фразу, смакуя будто глоток вина, каждое слово:
— Виновата война… — потом продолжил быстрей: Мужчины имеют свойство оттуда не возвращаться, и женщины стали слишком доступны…
А утром исчез Сайд. Верней, утром я заметил, что его нет. Перед этим спать я лег поздно, вернувшись когда все огни уже погасили. Я не стал зажигать свет, разделся в темноте и заснул. А утром увидел, что кровать Сайда пуста. На ней не было матраса, все его вещи тоже пропали. Казалось невероятным, но за ночь на досках вырос слой пыли
— будто его здесь не было никогда. Самое странное началось потом — никто ничего не мог мне сказать. Сайд ни с кем не общался, и никто ничего мне не сказал. Все пожимали плечами, хмурили лбы, будто пытаясь его вспомнить… И не вспоминали! Я пошел к учительской, собираясь спросить о нем у кого?то из стражи. Но когда я проходил мимо доски объявлений, взглянул на список дежурств. Напротив моей комнаты стояло только одно имя. Мое. Бумага была та же, что и вчера, что и неделю назад — мятая, с оторванным краем. Только одно имя исчезло. Его не зачеркнули — его не было, будто никогда и не существовало. Ветер, — почему?то подумалось мне, — сегодня ночью был сильный ветер. Хороший ветер!
Весна катилась красным колесом, набирая обороты Сперва в одну ночь зацвели все деревья в саду. Сад был маленьким — деревьев двадцать. Они помещались на заднем дворе как раз между правым крылом и коротким левым. Когда мы проснулись, голые вчера ветви, были в белом пуху. Все это ровно гудело — здесь, почти посреди города пчелы пытались собрать себе немного меда. Некоторые ловили пчел: кто?то давил из них пчелиный яд, были такие, кто привязывал к ним цветные нитки, тончайшие полоски бумаги, исписанные посланиями. Эти сообщения должны были известить мир о нашем существовании. Не знаю, дошло ли хоть одно — если и дошло, то ничего оно не изменило. Потом в белизну начала вкрадываться зелень, и, наконец, по саду закружила теплая вьюга. Пахло там невероятно хорошо и свободное время я часто валялся под деревом. Все переживали весну по разному, но мне почему?то постоянно хотелось спать. Почти всеми овладела жажда деятельности — Громан сидел как на иголках, порой по нескольку раз пакуя и распаковывая свой вещевой мешок. Орсон вместо самогона попытался сварить пиво — получилось неважное, к тому же охладить его так и не удалось. Пришлось обменять его уже не помню на какую мелочь. Он пытался расшевелить меня, но я всегда отвечал одинаково: