— Всё, что им требуется — это поощрение, — говорит Леву Кавено. — А поощрение с твоей стороны — это самый щедрый подарок, на который они только могут надеяться.
К концу первой недели Лев приспосабливается к жизненному ритму замка. Приём пищи начинается только тогда, когда в обеденном зале появляется он, Лев. Обычно его просят вознести благодарение. По утрам он даёт аудиенции, временем после обеда может распоряжаться по своему усмотрению. Штаб во главе с Кавено уговаривает его написать мемуары — абсурдная мысль для четырнадцатилетнего подростка, и тем не менее эти взрослые абсолютно серьёзны. Спальня Лева — тоже полный абсурд. Королевская опочивальня, слишком большая для него, но с одним достоинством — в ней есть окно, которое не закрыто щитом. Его спальня колоссальна, его портрет сверхколоссален, и однако вся эта помпа способствует лишь тому, что он начинает чувствовать себя совсем крошечным.
Что ещё хуже — на каждом завтраке, обеде, ужине ему приходится смотреть на собственный портрет. На того Лева, каким он является в вооображении этих детей. Конечно, он вполне в состоянии сыграть для них эту роль, вот только глаза на портрете, неотрывно следящие за ним, куда бы он ни пошёл, полны обвинения. «Ты — это не я, — говорят глаза. — Ты никогда не был и никогда не будешь мной». Но на каминной полке под картиной всё так же не скудеют цветы и другие подношения, и до Лева наконец доходит, что это не просто картина. Это алтарь.
• • •
На вторую неделю своего пребывания он призван встречать и приветствовать новоприбывших — первых с момента его собственного появления здесь. Новенькие, доставленные на угнанном фургоне, ни о чём ещё не подозревают и думают, что их похитили, предварительно усыпив. Они не знают, кто их похитил.
— Нам всем очень бы хотелось, — объясняет ему Кавено, — чтобы первым, что они здесь увидят, когда прозреют, оказался ты.
— Зачем? Для импринтинга? Чтобы ходили потом за мной, как утята за уткой?
Кавено слегка раздражённо вздыхает.
— Ну, это вряд ли. Просто они знают только одного человека, которому удалось избежать принесения в жертву в качестве десятины — это ты. Ты даже не представляешь, какой неизгладимый след оставляет твоё присутствие в сердцах тех, кому была уготована та же судьба.
Лева препровождают в бальную залу, которая остаётся в прежнем, достойном сожаления состоянии — по-видимому, она восстановлению уже не подлежит. Мальчик уверен — новеньких привели сюда недаром; в том, что он будет приветствовать их именно здесь, есть какой-то тонко рассчитанный психологический эффект, но спрашивать у него охоты нет.
Когда он приходит в залу, новенькие уже там. Мальчик и девочка. Они привязаны к стульям, на глазах повязки. Так вот что имел в виду Кавено, говоря о том, что они «прозреют»! Сколько в этом человеке театральности, однако.
Мальчик всхлипывает, девочка пытается утешить его.
— Всё в порядке, Тимоти, — говорит она. — Что бы ни происходило, я уверена — всё будет хорошо.
Лев сидит напротив них и чувствует себя очень неловко — настолько эти дети напуганы. Он сознаёт, что должен излучать уверенность и позитив, но оказаться лицом к лицу с объятыми ужасом жертвами похищения — это совсем не то, что внимать толпе восторженных поклонников.
Кавено здесь нет, вместо него присутствуют двое взрослых из штаба. Лев сглатывает и пытается унять дрожь в руках, схватившись за подлокотники кресла.
— Ладно, — говорит он. — Снимите с них повязки.
У нового мальчика лицо покраснело от плача. Девочка же осматривается, оценивая ситуацию.
— Приношу извинения, что пришлось с вами так поступить, — говорит Лев. — Мы боялись, что вы нечаянно причините себе вред, да и нельзя было раскрывать, куда вас везут. Только так мы могли спасти вас, ничем не рискуя.
— Спасти? — восклицает девочка. — Вот как вы это называете?!
Лев пытается не замечать обвиняющих нот в её голосе, но у него не получается. Он заставляет себя, подобно Кавено, смотреть ей прямо в глаза, уповая лишь, что это сойдёт за силу и уверенность.
— Ну, может, как раз сейчас у вас другое мнение на этот счёт, и тем не менее мы именно спасли вас.
На лице девочки появляется возмущённое выражение, но мальчик вдруг ахает, и его мокрые глаза округляются.
— Это ты! Ты тот парень-десятина, который стал хлопателем! Ты — Левий Калдер!
Лев улыбается извиняющейся улыбкой и даже не пытается поправить фамилию.
— Да, но друзья зовут меня просто Лев.
— А я Тимоти! — охотно сообщает мальчик. — Тимоти Тэйлор Вэнс! А её имя Му… Ми… Я не помню, но оно начинается на «М», правда?
— Моё имя — это моё личное дело, и вас оно не касается, — отбривает девочка.
Лев смотрит в маленькую шпаргалку, которой его заранее снабдили.
— Твоё имя Мираколина Розелли. Приятно познакомиться, Мираколина. Можно, я буду называть тебя Мира?
Её горящий взгляд и упорное молчание ясно говорят, что нельзя.
— Ну хорошо, тогда пусть будет Мираколина.
— Да кто дал тебе право?.. — чуть ли не рычит девчонка.
Лев снова заставляет себя твёрдо посмотреть ей в глаза. Она знает, кто он, и она ненавидит его. Даже презирает. Ему подобные взгляды не внове, правда, не здесь, в этом замке.