— Парни возились с турбиной, — рассказывает Киана, — а двигатель возьми и сорвись…
Риса подтягивается на руках и пересаживается из постели в кресло.
— Что это на них нашло — возиться с двигателем посреди ночи?
— Не знаю, думаю, они это на спор.
— Придурки.
Половина травм, которые Рисе приходится лечить, случаются либо просто по глупости, либо из-за желания показать себя. Ей часто приходит в голову вопрос: присуща ли эта жажда саморазрушения только Цельным как непременная часть их натуры или то же самое касается и всех остальных людей в большом мире?
Прибыв в Лазарет, Риса обнаруживает там весь отряд медиков в полном составе — и тех, кто был на дежурстве, и тех, кто отдыхал. Только двое из них — ребята повзрослее, они предпочли остаться на Кладбище после того, как им исполнилось семнадцать; остальные же — желторотики, только-только научившиеся кое-как лечить всякие мелкие ссадины и ушибы. Вид крови Рису больше не пугает. Её страшит только одно — недостаточность собственных знаний. В тот же момент, когда девушка вкатывается в Лазарет, она понимает, что случившееся выходит за рамки её компетенции.
В углу сидит мальчишка с искажённым от боли лицом и стонет — у него вывихнуто плечо, но ему уделяют лишь самое минимальное внимание, потому что положение у того пациента, что лежит на столе, в сто раз хуже. В боку у него зияет огромная рваная рана, из которой высовывается обломок ребра. Парнишка воет и корчится. Несколько ребят лихорадочно стараются остановить кровотечение, изо всех сил давя на основные артерии, а один из помощников Рисы дрожащими руками пытается наполнить шприц.
— Лидокаин или эпинефрин? — спрашивает Риса.
— Лидокаин? — лепечет тот с вопросительной интонацией.
— Так, я сама этим займусь. У нас есть готовые, заправленные инжекторы с эпинефрином.
Помощник смотрит на Рису так, будто его застали в школьном коридоре как раз в тот момент, когда он собирался улизнуть с уроков.
— Адреналин! — втолковывает она. — Эпинефрин — то же самое, что адреналин.
— Ох, точно! Сейчас принесу!
Риса пытается предельно сузить поле своего внимания, не позволить, чтобы общая страшная картина выбила её из колеи. Она делает раненому первый укол, призванный облегчить боль.
— Врачу позвонили?
— Да уже три раза! — откликается Киана.
Когда на Кладбище случается что-то такое, с чем ребята не могут справиться сами, к ним приходит настоящий доктор. Он сочувствует Сопротивлению и оказывает помощь из чистой благотворительности, не задавая вопросов; однако он отвечает на звонок только тогда, когда ему этого захочется.
Впрочем, даже если бы у них получилось выцепить врача, Риса и так знает, что тот сказал бы.
— Надо доставить мальчика в больницу.
Услышав это, ребята вздыхают с облегчением, потому что теперь ответственность за жизнь раненого больше не лежит на них. При всём огромном количестве травм на Кладбище они за год отослали в больницу только двоих — и оба раза с трагическим исходом. Риса решительно настроена не допустить этого в третий раз.
— Жуть как больно, — со стоном цедит раненый сквозь сцепленные зубы.
— Тихо! — говорит Риса и замечает — глаза парнишки начинают закатываться под лоб. — Всё время смотри на меня! — командует она и всаживает ему укол эпинефрина, призванный приостановить кровотечение и не дать раненому впасть в шок. — Как тебя зовут?
— Дилан. Дилан Уорд.
— Правда? Я тоже Уорд. Государственный детский приют номер двадцать три, штат Огайо.
— Флорида, «Магнолия». Приюты во Флориде идут не под номерами, у них названия. Цветы.
— Ну ещё бы.
Дилану Уорду лет тринадцать, может, четырнадцать. У него заячья губа, и при виде неё в Рисе просыпается гнев: мальчик, как и она сама — воспитанник государства; и в то время как родители не отвергают своих детей только потому, что у тех какой-то недостаток во внешности, государственные приюты без зазрения совести отправляют на расплетение ребят, на которых, видите ли, неприятно смотреть. Теперь спасение парнишки становится для Рисы делом чести. Она велит Киане приготовить карету «скорой помощи».
— У неё колесо пробито, — сообщает Киана.
Риса мычит с досады.
— Так пусть заменят! — отрезает она.
— Не уходи, — просит Дилан, глядя на неё доверчивыми, умоляющими глазами.
— Не волнуйся, не уйду, — успокаивает его Риса.
ДПР уже давно обещает завести на Кладбище постоянного врача, но пока это только пустой звук. Риса понимает — у Сопротивления и так дел по горло, врач — не приоритет, но когда здесь, перед нею, истекает кровью мальчик, этому оправданию грош цена.
— Я умру? — спрашивает Дилан.
— Что за глупости!
Сказать по правде, Риса понятия не имеет, будет он жить или нет, но не может же она ему это сказать! Да и никто, задавая этот вопрос, на самом деле не хочет услышать честный ответ.
Риса катит своё кресло по усыпанному мусором полу и дальше — по хвостовому пандусу самолёта. Снаружи уже собралась кучка встревоженных ребят.
Один из них выходит вперёд. Старки. С того момента, как Коннор назначил его заведующим продовольствием, он считает себя вправе всюду совать свой нос.
— Я могу быть чем-нибудь полезен?
— Можешь, если в твоих силах телепортировать нас в больницу.